Я разозлился:
– То есть как это – всё забуду?
– А вот так. Ты ничего не будешь
помнить начиная с этого момента.
Терпеть не могу, когда за меня
решают. Особенно, когда речь идёт о чём-то важном.
Но у них получилось. Позже я
многократно возвращался к этой сцене, в надежде найти зацепку, и
всякий раз натыкался на непреодолимую преграду. Всё что было до
этого словно ампутировали. Никаких воспоминаний.
– Но ведь... как же я...
Вам наверняка знакомо это ощущение.
Например, когда не можешь вспомнить имя или название песни, хотя
оно вертится на языке. Более удачный пример – сон. Просыпаешься и
чувствуешь, как ускользает тот вымышленный кусочек реальности,
которым ты жил пару мгновений назад. Мелочь, конечно: через минуту
он забудется, а к полудню и вовсе не вспомнишь, что беспокоился по
такой ерунде.
Вот только нынешняя ситуация ерундой
не была. Это не сон, не блажь и даже не обыкновенное стирание
памяти. У меня была цель. Важная. Причём настолько, что не исполни
я её, и всем моим предыдущим стараниям конец. Цель жизни.
А эти гады её отняли!
– Успокойся. Видишь? Ничего
страшного.
– Как это – ничего страшного? Я ни
черта не помню!
– Увы, это необходимо. Тебе придётся
родиться в другом мире без памяти. Сожалею.
Я сжал кулаки. Сожалеет он! Да
наплевать ему – по морде видно. Ухмылочки только не хватает:
наглой, садисткой и хулиганской.
Честно говоря, я этот разговор тоже
помню неважно. Всё что было до него – сплошной провал. Что
случилось дальше, также неизвестно. Меня снова вырубили, и в памяти
мало что осталось. Кроме самого диалога, конечно.
Например, я не могу назвать цвета
волос собеседника. Или глаз. Или даже описать место, где мы
находились. Осталось только ощущение чего-то больничного, вроде
кабинета рентгенографии. С зашторенными окнами, тяжёлой защитной
дверью, вечной прохладой и осознанием, что долго тут находиться
нельзя – вредно.
– Сожалею, – повторил собеседник.
Это предпоследнее, что я помню из
того разговора. Последнее – как я набросился на него с кулаками. Но
до драки не дошло. Просто времени не хватило.
Темнота.
Долгая, тягучая, вязкая. И не
поймёшь, на пару часов она растянулась или на пару вечностей.
Наконец, я осознал себя. Темно.
Впрочем, снаружи есть свет.
Снаружи?
Я пошевелил руками, затем ногами,
попытался выругаться. Чёрт! Я в воде! Или в какой-то жидкости – не
разберёшь. Свёрнут в три погибели и закупорен, как рыба в
консервной банке. Только стенки немного просвечивают.
