Поезд задержали, и когда проводник
объявил: «Вестерхайм», уже почти стемнело. Только магазинчик на
станции светился розовым, и полосатый знак автобусной остановки
мигал всё реже, показывая, что автобус только что отошёл.
Народ медленно разбредался. Я тоже
взял свою сумку и двинулся вслед за группой явно приезжих — две
женщины с яркой губной помадой резко жестикулировали, а их спутник,
низенький толстячок, заглядывал в планшет и успокоительно лепетал:
«Медамен, силенс. Хотель, на? Посада... рапроше...».
Толстяк тяжело вздохнул и обернулся.
Я напрягся.
— Вы не знаете, где тут отель? —
спросил он на довольно чистом транслингве.
— К сожалению, нет. Подозреваю, что с
обратной стороны комплекса есть зал ожидания. Может быть,
там...
Понурившись и не дослушав, он
быстро-быстро закивал мне плешкой и припустил вперёд под чаячий
окрик сопровождающих его дам. Несчастный, затурканный человек. Я
тоже чувствовал себя несчастным — от голода и одиночества, а пуще
того — от зябкости, просачивающейся через сетчатый верх туфель.
После вагонной теплоты любое усилие казалось чрезмерным, хотелось
быстрее найти какое-нибудь жильё, поесть, принять душ и уже тогда
звонить Бессеру.
В темноте светящиеся пятна сливались
в одно. Наполовину прикрытое матовым стеклом окно являло чёрную
гусеницу багажной ленты, вокруг которой сновали носильщики в синей
униформе и пассажиры с открытыми не по погоде плечами. Наверняка
они тоже мёрзли. Но в отличие от меня им предстояли отельные
радости или встреча с родными. Разговоры и поцелуи. В отличие от
меня они не нуждались в контактах с Бюро, чтобы оплатить
постель.
Когда я подошёл к автостоянке, от
фонаря отделился некто и вытянул шею, вглядываясь мне в лицо.
Прямоугольную тень венчала горка – шляпа с узкими полями, как в
старых шпионских фильмах. Я опять напрягся. Если было что-то хуже
вокзальной сырости, то как раз вот эта многозначительная муть — с
переодеваниями, наклеенными усами и неразберихой с билетами.
— Эрих Коллер?
Я кивнул.
— Вы уже взяли багаж?
Я отрицательно мотнул головой.
По шоссе метнулся свет фар и
отразился в стёклах очков, впалой щеке и ромбовидном значке
«Нойебунда», привинченном прямо через карман. Тогда я сжалился и
сказал:
— Весь мой багаж в этой сумке.
Человек кивнул и ушёл внутрь
подземного гаража, чётко отбивая ритм каблуками. Я опять подумал о
шпионских играх, и том, что сказал Йен, выдавая мне шокер, и о том,
что второй день крутили радиостанции, и о чашке кофе, которую, судя
по всему, так и не удастся получить. Без молотого кофе я не могу
думать.
