Начальник колонии номер семнадцать полковник Усачёв сидел за столом своего кабинета и пересматривал в четвёртый раз дело заключённого Перова. Размышления полковника прервал стук в дверь.
– Войдите, – громко сказал он, закрывая папку.
В кабинет вошёл ефрейтор в овчинном полушубке и с порога доложил:
– Заключённый Перов по вашему приказанию доставлен.
– Давай его сюда.
Ефрейтор ловко выскочил из кабинета, и через секунду в кабинет неспешно зашёл, держа за спиной руки, заключённый в сопровождении двух конвоиров.
– Заключённый Перов Николай Захарович, статья пятьдесят восьмая часть десятая, – ровным голосом произнёс вошедший.
Полковник внимательно посмотрел на него. Небольшого роста, но даже с учётом одетой фуфайки видно, что широк в плечах. Чувствуется в нём сила. Шапку снял как положено, но никакого подобострастья, свойственного обычному зеку. Наоборот – полное спокойствие во взгляде и даже какая-то отрешённость. Непрост, ой как непрост был бывший майор! Именно такое звание было у него, когда он был разжалован, осуждён и по этапу отправлен к ним в лагерь на Колыму.
– Свободны, – сказал полковник, обращаясь к конвою, и, заметив, что солдаты замешкались, строго повторил: – Свободны, я сказал!
– Так точно, – ответил ефрейтор, но, выходя, обернулся и произнёс: – Ежели чего, так мы тут, товарищ полковник, в коридорчике. – И неохотно прикрыл за собой дверь.
Плохая, видимо, была репутация у заключённого Перова.
– Присаживайся, – указав на стоявший посреди просторного кабинета табурет, сказал Усачёв, а сам встал из-за стола и, закурив папиросу, отошёл к окну. На улице была вьюга. Зима никак не хотела уступать зарождавшейся по законам природы весне. Снег хаотичными порывами метался в разные стороны и, огибая бараки, стремительно нёсся в сторону колючки, пытаясь вырваться в поле за пределы лагеря. «Даже снег – и тот пытается вырваться на свободу», – грустно подумал полковник и, задёрнув штору, сел за стол.
Усачёв, решив выдержать паузу, открыл папку с делом Перова и стал перелистывать, якобы внимательно изучая её содержимое. Этот приём зачастую выводил вызванных на допрос заключённых из равновесия. Через минут десять он краем глаза ещё раз внимательно посмотрел на сидевшего перед ним Перова. Ни тени смущения и полное безразличие. Да, трудно его будет разговорить! У полковника, как у любого настоящего «хозяина» на зоне, было много осведомителей. Но даже самый толковый из них – писарь, учитель, севший по пятьдесят восьмой за свой «длинный язык», – не смог втереться в доверие к Перову. Непонятен он был Усачёву, а в его службе непоняток быть не должно.
