Почерневшим от Порчи языком он
облизнул бледно-алые губы, медленно расползавшиеся в кривом
фанатичном оскале маньяка, который видит свое превосходство над
жертвой так же отчетливо, как виден скорбный серп убывающий луны на
безоблачном ночном небе.
Ноздри охотника инстинктивно
расширились, он глубоко втянул окружающую темноту. Он видел ее всю
– бесконечную нить первозданного мрака, что свивалась вокруг него
кольцо за кольцом. И на эту нить, как деревянные бусины на
примитивное ожерелье, нанизывались запахи.
Как его прозвали журналисты, эти
шлюхи пера? Бладхаунд? О Порча, как тривиально! И все же охотник не
мог отрицать, что это тешит его самолюбие. Прозвище получилось
броским и, надо сказать, довольно точным. Ведь он действительно
мастерски выслеживает своих жертв. Жертв? Хм… это тоже слово
журналистов, и хотя сам он предпочитает называть их эскейперами,
сути это не меняет.
Охотник снова вдохнул, протяжно,
смакуя. Что-то тут у нас? Пресный аромат горячего пепла от еще
дымящегося остова ремонтного блока, что стоит в трехстах шагах к
северу, на самой границе леса. Вслед за ним резкий металлический
запах с примесью тухлой вони опорожненного кишечника – это
надоедливый пес одного из эскейперов подобрался к нему слишком
близко и пришлось выпотрошить зверя прямо на поляне перед брошенным
особняком.
Это все? Нет, еще терпкое марево
тлена от изнуренного Порчей тела Доджера – словно в насмешку ловкач
погиб первым и теперь его давно остывшая обескровленная тушка
никчемным кулем валяется подле стены сарая.
О, сколько их вокруг – этих запахов!
Бладхаунд и не думал считать. Он неспешно перебирал их, будто играя
на невидимой арфе, в поисках того самого, единственного…
Нашел!
Запах пота. Ядреного молодого пота –
холодного, мгновенно застывающего на поверхности разгоряченной
кожи. Такой пот не липнет, нет. Но и не спешит испаряться. Это пот
страха – первой эмоции, что стала доступна гоминидам, далеким
предкам нынешних Хомо-отнюдь-не-Сапиенс.
Бладхаунд хорошо знал, что пот может
пахнуть по-разному. Самый прославленный из всех – пот любви, тот
самый, что пропитывает простыни, когда две страсти соревнуются в
притворном противоборстве и каждая жаждет лишь заслуженного
поражения. Что бы ни говорили очкастые умники про уникальность
феромонов, такой пот всегда одинаков, и он быстро приедается.
