Москва встречала премьеру морозным октябрьским вечером. Большой
театр сиял тысячей огней — словно гигантский драгоценный ларец,
раскрывшийся под тёмным московским небом. Двести пятьдесят лет со
дня основания. Гала-представление «Лебединого озера». Билеты
распроданы за полгода. Элита, критики, камеры, жадные до
зрелища.
А в тесной гримёрке третьего этажа Анна
Королёва смотрела на своё отражение и думала о смерти.
Не в прямом смысле, конечно. Балерины редко думают о смерти —
когда каждый день балансируешь на грани возможного, когда твоё тело
одновременно инструмент и тюрьма, мысли о конце кажутся роскошью.
Но сегодня,
почему-то, Анна видела в зеркале не примадонну на пике карьеры,
а уставшую женщину, играющую в вечную молодость.
Двадцать восемь лет. Звучит молодо? Для
балерины это почти старость. Ещё пара сезонов— три, если
повезёт
— и тело скажет: «Довольно». Колени, которые она перебинтовывала
каждый вечер. Голеностопы, распухающие после каждого спектакля.
Спина, ноющая от многолетних прогибов. Пальцы ног, изуродованные
пуантами до неузнаваемости.
Анна коснулась висков — седые волосы пробивались сквозь чёрную
краску. Провела пальцем по шее — тональный крем скрывал мелкие
морщинки. Посмотрела на фотографии, окружавшие зеркало: десятки
спектаклей, сотни поклонов, тысячи аплодисментов.
Ни одной фотографии с семьёй. Потому что семьи
не было.
Родители умерли, когда ей было пятнадцать — автокатастрофа,
быстро, никто не виноват, просто судьба. Опекунство взяла тётя, но
это было формальностью: Анна уже жила в общежитии балетной школы,
тренировалась по десять часов в день, видела мир только через окна
репетиционных залов.
Друзья? Коллеги, да. Знакомые, много. Но друзей — тех, кто
звонит не по рабочим вопросам, кто знает тебя без сценического
грима — таких не было. Балет пожирал время, не оставляя места для
жизни.
Любовь? Была пара романов. Короткие, яркие, обречённые. Мужчины
не выдерживали — слишком много репетиций, слишком мало свободных
вечеров, слишком большая концентрация на искусстве. Последний ушёл
три года назад. Сказал: «Ты любишь балет больше, чем меня». Он был
прав.
«Для кого я танцую?»— спросила она своё отражение.
Зеркало не ответило. Только показало женщину в белом
репетиционном трико, с волосами, туго стянутыми в пучок, с лицом,
которое через час скроется под слоями театрального грима.
