Заметки о языке «Маленьких женщин»
Читая статьи, рассказы и особенно большую прозу, мы порой встречаем авторский прием, который называется лирическим отступлением и представляет собою полет мысли автора в высокие сферы, чаще всего весьма удаленные от предмета обсуждения. Я же позволю себе начать с лирического вступления.
Мы рождаемся на свет и сразу, еще до того, как начинаем это осознавать, погружаемся в незнакомую нам стихию родной речи, родного языка, так же как неопытный пловец погружается в неожиданно открывшееся перед ним водное пространство. Как и он, мы поначалу беспомощно барахтаемся в этой новой для нас стихии, постепенно привыкая, обретая знание и понимание среды, объявшей нас со всех сторон, обретая, наконец, и умение владеть ею достаточно свободно, чтобы существовать в ней спокойно и удобно. И как уже упомянутый пловец не сразу замечает, что температура воды и скорость ее течения постепенно изменяются – ведь его тело уже привыкло приспосабливаться к изменениям водной среды, – мы мало внимания обращаем на изменения, происходящие в привычной нам среде языковой. Нет, конечно же, мы замечаем появление в нашей речи новых слов, иногда даже возмущаемся: «Зачем было менять привычное русское слово „магазин“ на нелепое „универсам“?!» И – через несколько лет: «Ну вот, заменили привычный „универсам“ на какой-то там „супермаркет“!» А о замене русского «кафе» на «кофе-хаус» уж и говорить нечего! Я вовсе не против заимствований – они не страшны, ненужные все равно не приживутся, а нужные станут родными, как стали русскими «магазин» и «кафе», и я вообще собираюсь говорить не об этом.
Не замечаем мы исчезновения неповседневных, необиходных слов, не замечаем и изменений в темпе и в самом характере речи. Но увидеть, как поменялась наша речь, можно, читая литературу прошлых веков, вглядываясь в то, что и как сказано, удивляясь языку наших предшественников и не сердясь на них за то, что они говорят не совсем так, как мы.
Роман «Маленькие женщины» американской писательницы Луизы Мэй Олкотт, который она называла семейной драмой, вышел в середине XIX века, в 1868 году, вскоре после окончания Гражданской войны между северными и южными штатами США. Книга создавалась «для детей и юношества», то есть для детей тринадцати лет и старше, и – несомненно – для их родителей, поскольку это книга о воспитании Человека. Язык книги несложен, хотя довольно значительно отличается от современного. И не только непривычными для нашего слуха словами, но и самим характером и строем речи. Вполне возможно, что без этого предварения (как сказали бы тогда!) читатель не заметил бы никаких особенностей, но обратите внимание: речь была более пространной, неспешной, предложения могли занимать 12–15 печатных строк, а порой и более, и в этих предложениях не исчезали такие союзы, как «что» (например, «Мне кажется, [что] она ни слова не поняла!»). В те времена люди не избегали использования обособлений в своих высказываниях – то есть вставных слов и выражений, делавших речь более раздумчивой или более вежливой и приятной собеседнику; некоторые теперь привычные нам выражения звучали мягче, – например, пожилую женщину, никогда не бывшую замужем, называли не старой девой, а старой девушкой; не принято было восклицать удивленно-возмущенно «Да вы/ты что?!», а если подобным образом и восклицали, то более вежливо: «Да что вы/ты?» На месте нынешнего винительного падежа гораздо чаще употреблялся родительный, например: «Чего же еще ждать от такого проказника?»; «Ему никогда не приходилось слышать подобной музыки»; «Чего желаете?» и т. п. Значительно чаще, чем сегодня, употребляли, даже предпочитали полные формы личных местоимений в косвенных падежах: «со мною», «перед нею». И сослагательное наклонение в вопросах, предположениях и просьбах: «Мне казалось бы, что у вас хватает и вкуса, и таланта…» Да много еще всего. Ну и конечно же, слова.
