Декабрьский вечер 2024 года располагал к размышлениям столь же
мрачным, сколь и бесплодным. За окнами лаборатории Московского
технического университета имени Баумана метель, словно
разбушевавшийся призрак минувшего века, заметала дорожки и
скамейки, превращая современный кампус в подобие старинной гравюры.
Я, Дмитрий Александрович Коротков, кандидат технических наук и по
совместительству неисправимый мечтатель, склонился над лабораторным
столом, где под ярким светом галогенных ламп покоились компоненты,
способные, при должной осторожности, воскресить грохот Крымских
баталий.
Селитра. Сера. Древесный уголь. Троица, известная человечеству с
незапамятных времен, но в XIX столетии еще не достигшая того
совершенства, которое могло бы спасти русскую армию от позора
Альминских высот.
— Семьдесят пять процентов калийной селитры, — бормотал я,
отмеривая кристаллы с точностью аптекаря. — Пятнадцать угля, десять
серы... Хотя нет, постойте.
Я остановился, держа в руке мерную ложечку, и почувствовал, как
мои серые глаза, отражавшие свет приборов, затуманились дымкой
исторических грез. Передо мной, словно наваждение, возникали
бастионы Севастополя, где русские пушкари, проклиная несовершенство
отечественного пороха, наблюдали, как неприятельские ядра летят
дальше их собственных. Как нелепо! Изменить всего лишь пропорции,
добавить толику химического знания, и ход истории мог бы
повернуться совсем иначе.
Музейная экспозиция «Крымская война: технология поражения»
должна была открыться через неделю, и я, взявшись за воссоздание
аутентичных образцов вооружения, предавался своему любимому
занятию, сетованиям на упущенные возможности.
— Если бы тогда, в пятьдесят шестом, — произнес я вслух, как
имел обыкновение делать в одиночестве, — кто-нибудь додумался
применить знания современной химии...
Рука моя дрогнула. Селитры в ложечке оказалось явно больше, чем
следовало.
Впрочем, многолетняя привычка к осторожности взяла свое. Заметив
излишек белых кристаллов, я тотчас стряхнул лишнее обратно в банку
и отмерил положенное количество с педантичностью, которая, как
уверяла покойная супруга, делала из меня невыносимого зануду.
— Зато живого зануду, — усмехнулся я, вспомнив ее слова.
Смесь легла в ступку ровными слоями, и я принялся растирать
компоненты с тем неторопливым тщанием, какое подобает человеку,
имеющему дело с веществами взрывчатыми. Однако мысли мои витали
отнюдь не в безопасных пределах настоящего, а блуждали по
лабиринтам прошедшего, где каждый поворот сулил новые поводы для
сетований.
