Рассвет застал меня готовым. За всю ночь удалось проспать от
силы часа три, привычка спецназовца проверять каждый звук, каждый
скрип половиц оказалась сильнее усталости. Впрочем, это было к
лучшему. Сегодня начиналась новая жизнь не та, что планировал
Алексей Волков в далёкой Боливии, и не та, что мечталась Логлайну в
этих самых казармах три года назад.
Солдатские бараки XV Пограничного легиона встретили меня
запахом, который не спутаешь ни с чем — смесь кожи, металла,
немытых тел и того особого аромата казармы, который складывается
годами. Деревянные стены, почерневшие от времени, потрескавшаяся
глина между брёвнами, небольшие окна с толстым, мутноватым стеклом.
Всё как в воспоминаниях Логлайна, но теперь я видел это глазами
профессионального военного из двадцать первого века.
Барак рассчитывался на сотню коек, но занято было едва ли
шестьдесят. Двухъярусные деревянные койки стояли ровными рядами
вдоль стен, между ними проходы шириной чуть больше метра. У каждого
спального места имелся деревянный сундук для личных вещей и крючки
на стене для развешивания снаряжения.
— Эй, новенький! — окликнул меня голос с характерной хрипотцой
курильщика. — Место под четвёртым окном, оно твоё. Не задерживайся,
скоро построение.
Старшина Фирм оказался коренастым мужчиной лет сорока пяти с
широкой грудью и руками, покрытыми шрамами и татуировками, знаками
различных кампаний. Левую бровь пересекал белый рубец от удара
мечом, а на правом предплечье виднелась татуировка орла, символ X
Железного легиона, где он, видимо, служил до перевода сюда.
— Фирм, старшина второй центурии — представился он, бросив у
моих ног тяжёлую походную сумку. — Про тебя слышал, герой говорят.
Посмотрим, какой из тебя солдат.
В его голосе звучала привычная для армейских сержантов смесь
скептицизма и профессионального любопытства. Таких встречал и в
российской армии, люди, которые видели всякое и которых трудно
чем-то удивить.
По барракy уже двигались солдаты, готовясь к утреннему
построению. Кто-то умывался у рукомойника в углу, кто-то приводил в
порядок снаряжение. Но большинство делало это вяло, без энтузиазма,
типичная картина деморализованного подразделения.
— Где остальные? — спросил я, оглядывая полупустой барак.
— Какие остальные? — усмехнулся Фирм. — Это и есть вся центурия.
Штат сто человек, по факту, шестьдесят с копейками. Остальные либо
дезертировали, либо в лазарете, либо... — он многозначительно
махнул рукой в сторону окна, за которым виднелись свежие могильные
холмики.
