Февраль 1925 г. Москва
Последние дни зимы непогода свирепствовала с особой силой. Метель, стремительно накрыв забывшийся в тревожном сне город, накрутила вдоль заборов сугробы. Редкие фонари из-за слабости электричества лишь обозначали проезд едва заметными, размытыми в темноте, дрожащими желтыми пятнами. Ветер гнал по заиндевелой брусчатке тротуаров белесый дым поземки, завывал, словно от дикой тоски, в сточных трубах, гремел, перебирая на крышах обрывками незакрепленных листов жести, трепал чудом уцелевший на фасаде дома напротив кусок кумача.
До позднего зимнего утра оставалось совсем немного. Татьяна поставила подсвечник с догорающим огарком на полку камина, подожгла от него лежащую тут же парафиновую свечу и накрыла уже затухающий огонек небольшим тигельком. Можно было просто дунуть, как мамка на лучину дома, в деревне, но Татьяне всегда доставляло превеликое удовольствие взять двумя пальчиками за витиеватую ручку и потушить похожим на большой наперсток колпачком. В такой момент она казалась себе больше похожей на барыню, Прасковью Ивановну, худенькую строгую женщину с грустными глазами, чем на девку, дочку крестьянина Кузьмича, отдавшего прошлой зимой богу душу от чахотки. Снова взяв подсвечник в руку, она прикрыла обретающий силу лепесток огня ладошкой и развернулась. Пробежала по стене, кривляясь, гигантская тень, и при виде ее екнуло от страха сердце. Как она, такая маленькая и хрупкая, кажется большой и корявой?
Осторожно ступая, Татьяна прошла и встала у стола, глядя на видневшуюся в дверях широкую спину барина. Федор Павлович сидел на табурете в небольшой кладовой над корытом с раствором.
«Вот дела, при царе-батюшке он такой важный был, а теперича? Как солдат вчерась ему сказывал: «Кто ты есть? Барин? Нет нынче ни баринов, ни князьев. Тьфу! Плюнь и разотри. Все нынче братья и сестры либо буржуйский класс!» Вона как! Глупый тот солдат! Раньше все равно лучше жилось! – рассуждала Татьяна. – А как же дальше будет? Вот и Федор Павлович с женой своей уезжают. Собирают только то, что большевики не заберут по дороге. Остальное схоронить решили, до лучших времен. Ой! – испуганно прикрыла она рот ладошкой, словно испугавшись, что от пришедшей в голову мысли сейчас вскрикнет. – На меня порешили все оставить! А как я не справлюсь? Воры залезут или эти, как их, экспроприаторы? Приедет после Федор Павлович из-за границы, а добра его и нет!»
