Заканчивался 1993 год. Страна сжигала мосты. И я вместе с ней, по инерции. Позади остались 27 лет, прожитых на Крайнем Севере. Пришлось начинать с чистого листа. Мне трудно давалось всё: терпеть дождь в декабре, заводить новых друзей, отдыхать на берегу моря с семьёй, искать работу и так далее. Материк не принимал меня, а я – его. То был самый болезненный, самый трагичный кусок моей жизни. Теперь, по прошествии пятнадцати лет, точно знаю – люди не должны переезжать. Нельзя покидать места, где ты родился, навсегда. Нельзя.
Через пару месяцев я сорвался к землякам, осевшим в Питере. Они готовы были дать и хлеб, и кров, и работу. Ребята попали на «сковородку» раскалённых девяностых годов, как к себе домой. Они крепко стояли на ногах, «держали» треть Питера и местные отморозки уважительно звали их «якутами». Я разглядывал «киношную» жизнь с разинутым ртом. От первой до последней минуты вся поездка была шоком.
– Оставайся – сказал один их них – работы невпроворот, на выходные будешь летать домой, к семье, на Кубань. Или сюда их привезём.
И я крепко задумался. Это был момент, когда вся жизнь стоит перед камнем с надписью. Но, я не был богатырём. Мне всю жизнь хотелось убежать от денег, насилия и, в конечном итоге, от правды. Наверное…
В ту ночь мы собрались в квартире, в центре Питера. Я думал и в голове кипело. Друзья пили домашнее вино, которое мне дала мама – трёхлитровую банку южного солнца. Зашёл ещё один наш и сказал коротко:
– Погиб Алька.
Он был последним человеком на северной земле, обнявшим меня у трапа, на лётном поле. И он угорел в машине именно в тот день – когда я стоял у развилки дорог, посреди ночного Питера. Человек, от которого у меня в памяти, осталась только его улыбка. Спустя столько лет – она такая, что я улыбаюсь прямо сейчас, печатая эти буквы.
– Ты только пиши, не бросай – сказал он на прощание.
Пишу…
Закончив десять классов моей родной, бревенчатой, якутской школы, мне вздумалось учиться в большом городе. Огромном городе, в сравнении с моим десятитысячным посёлком, где родился и вырос. Учитывая мою неприспособленность к самостоятельной жизни, родители не отпустили меня одного, через полстраны. В цивилизацию мы поехали с отцом – человеком, для которого не существовало проблем. Они решались в момент возникновения: обходились очереди, появлялись билеты, по взмаху руки тормозили попутные самолёты. Я смотрел на отца с непреходящим изумлением и с тоской ждал, когда останусь один. Этот момент настал быстрее, чем хотелось.
