Золотарь. Путь со дна

— Хлупо, эй, Хлупо!.. Да очнись ты!

Сильный толчок в плечо чуть не сбил с ног.

— Давай, не спи! Не много осталось…

До чего?

Сознание с натугой прояснилось. Первые ощущения: Я шагаю. В какой-то толпе. Кругом — темень. Я хочу есть…

Не, неправильно — жрать хочу! Живот словно прилип к позвоночнику!

А ещё — голова раскалывается, и даже подташнивает.

А ещё холодно. Нет, не так. Почему-то хочется сказать: «зябко» и «стыло».

Вокруг меня: по бокам, спереди, и даже сзади — судя по шаркающему звуку шагов, сопению, кашлям и негромкому бормотанию — куча народа. Все, кого я вижу — в какой-то непонятной дранине.

Куда мы идём?

Видно очень плохо — над нами в прорехах туч звёзды. Да несколько факелов… Наверно, факелов — вон какой дрожащий, скорее даже — трепещущий свет они дают. Один где-то впереди нашей толпы, второй слева, выхватывает заросшую опушку и кроны деревьев… Идём вдоль леса?

Справа весёлый возглас:

— Во! Открыл-таки зёнки!

Я повернул голову — рядом шагает улыбающийся лохматый парень в грязно-коричневой, драной хламиде из-под которой выглядывает грубая грязно-серая, драная рубаха. Рубаху что, не стирали с рождения её владельца?

— Видишь? А ты не верил. Выбрались! Жить будем!

Жить? Нам что-то угрожало? А ты… кто?

Последний вопрос я, похоже, задал вслух.

— О-о-о, дружище, — у парня во взгляде мелькнула тревога, — похоже, тебе-то всё-таки крепко прилетело… Ни чё, до места дойдём, попрошу бабку Куну глянуть твою-то башку. А я-то, — он опять широко улыбнулся — Гынек, сын Милоша-бондаря… Неужто не помнишь? Мы-то с тобой с детства дружим!

— Не-а, — мотнул я головой, и чуть не потерял равновесие — мир тут же крутанулся вокруг. — А куда мы… идём?

— В Радеборг, — простодушно отозвался Гынек, — там у их-то милости пана Радомира вроде как родня… Ну и нас-то приютят, не оставят подыхать как зверей.

— Подыхать… — проговорил я по слогам такое кажущееся незнакомым слово.

Слева послышался цокот копыт. Я, непроизвольно оглянулся. Мимо нашей толпы прорысил всадник. В шлеме. В кольчуге. На ногах, обнимавших бока жеребца мягкие высокие сапоги. На поясе — то ли сабля, то ли меч.

Бредущие люди оглядывались, поспешно уступали дорогу, а всадник ехал, не обращая на это внимания. Словно так и надо. Словно тот, кто не уберётся с дороги — сам виноват.

А почему это он — верхом, а я — пешком?..