Амазонки, девчонки, старушки-подружки мои,
в сапожках пестроцветных, в галошах, в сандальях,
босые
хороводом поющим, беспечным, трамвайным,
шумливым, порою визгливым
все вращаются, скачут и пляшут кто твист кто
кадриль.
Танцы мира священны,
а пение их таково, что больных исцеляет, детей
усыпляет,
но мертвых вернуть не умеет,
хоть, может, научится вскоре.
Как прекрасны подруги кудрявые в косах венками
и бритые наголо,
с черепами как шар из слоновой сияющей кости,
в лохмах, дредах, в кудрях гиацинтовых нежных,
на легких ногах, на пуантах одна, и вприпрыжку
другая,
та в инвалидной коляске, а за нею подруга
с клюкою трехногою, после инсульта.
Скачут юные, сиськи которых заточены остро,
вислогрудые скачут, и сливы сосков подлетают,
играя,
плоскогрудые девочки скачут, руками свой срам
прикрывая венком из укропа…
Я люблю вас, подруги, за ваше веселье и верность,
за добро и за щедрость,
за то материнское чувство, с которым
вы склоняетесь к малым и слабым, пусть хоть
мышь, хоть лягушка,
не то что дитя человечье.
Танька, Зоя, Лариса, три Наташки, Диана, Ириша,
Катя-Лена, Тамара, Илана, Кристина и Ганна-Мария,
Настя, Катя, Киоко… Маша, Маша, конечно, едва
не забыла, потому что ушла так давно,
что детишки родили детишек, и выросли внуки…
а из тех, что ушли, хоровод обращается выше,
подними только взор
и увидишь веселые пятки, или тапки покойников
хлипкие и саванов их белизну —
Вера, Катя и Оля, Тамара, Гаянэ и Марина, Ирина
и Натали…
Вместе прожили жизнь, на руках вынося все
печали,
помогая друг другу тащить чемоданы, гробы
и картошку,
отрыдав на грудях друг у друга все страсти-
мордасти,
все измены, аборты, предательства, обыски,
стыдную зависть.
Мы друг друга учили прощать, но сначала мужей
уводили,
и блудили, и лгали, и вытворяли такое,
что потом на коленях стояли в слезах и молили,
и ждали друг от друга прощенья и милости,
сестринской ласки и дружбы.
Мне не надо других, я люблю этих ветреных,
