Я москвич в третьем поколении, детство и отрочество прожил на Можайке в коммунальной квартире. При мне за “брежневскими” домами забирали в набережную Москву-реку. А пока река не остепенилась, я под присмотром отца не раз ловил на отмели головастиков. По той же отмели одиннадцати лет от роду побрел топиться после двойки на экзамене по сольфеджио в близлежащей музыкальной школе. Грозный оклик прохожего вернул меня к жизни, не то бы я вернулся сам.
Потом десять лет я жил в Сокольниках – тоже обаятельное место; столько же – на юго-западной окраине города. Последнее десятилетие обретаюсь в центре, в Замоскворечье. В полночь летом при открытых окнах можно расслышать кремлевские куранты.
Смолоду у нас с покойным другом Сопровским было заведено в ночь летнего солнцестояния пройти Москву насквозь – от Сокольников до Воробьевых гор (Ленинскими мы их, юные вольнодумцы, и тогда не звали), искупаться в реке, сесть в первый поезд метро и разъехаться по домам. Эти ежегодные ночные марш-броски ознаменовывались случайными встречами с людьми под стать нам: пишущими выпивохами, доморощенными философами, правдоискателями “с приветом”.
Получается, Москву я не то что хорошо знаю – неплохо чувствую, вернее, чувствовал. Осенний запах в верховьях Кутузовского проспекта – изысканную смесь лиственной прели и бензинового перегара – я не спутаю ни с чем.
С московского детства сложились представления и о правильной, хорошей цветовой гамме: пыльная зелень, облупленная желтизна, над головою – синее с белым. Когда в зрелые годы я увидал страны побогаче, потеплее и поярче нашей, у меня спустя день-другой начинало ломить глазные яблоки от чрезмерного цвета.
Нынешняя Москва выходит из-под контроля моих пяти чувств. Думаю, что люди моего поколения и старше поймут, что я имею в виду. Город идет вразнос, однова живет, и сложившемуся человеку не угнаться за ним, как ни задирай штаны.
На Пятницкой у магазина электроники с каким-то, как водится, бессмысленным убого-шикарным названием стоит плоский манекен – длинноногая блондинка образцового роста и сложения: осклабилась завлекательно и протягивает прохожим двухмерную же японскую видеокамеру. С расстояния пяти шагов смотрит на фанерную деваху, глаз не отрывая, настоящая тетка лет шестидесяти пяти, очень обычная и на свой лад не менее представительная. Только за ней – совершенно другой мир, опыт и уклад: коммуналки, очереди, талоны, бесправие, склоки, слухи, страхи, радиоточка, журчавшая, бывало, от утреннего гимна до полночного. И смотрит пожилая москвичка на диковину безо всякой живости – удивления, допустим, одобрения или досады, а точь-в-точь по поговорке – как баран на новые ворота. Многие сейчас смотрят на Москву с подобным выражением, я, во всяком случае, нередко.
