– Она меня никогда не любила, а я не смогу уже быть прежним, и даже захотеть этого хотеть у меня не получится, – жаловался сорока двухлетний тучного телосложения Лукас своему сухому, поджарому шестидесятилетнему попутчику Дику, который волей случая сегодня оказался его соседом по купе междугороднего поезда, следовавшего из Зальцбурга.
Дик тяжело вздохнул, отвернулся от Лукаса и уставился в вагонное окно.
Поезд, максимально разогнавшись, торопился до сумерек проскочить зимний лес. Стук колёс потревожил его обитателей. Выбежавшие из многовековой еловой чащи голодные волки искали свою добычу. Машинист, заметивший из окошка тепловоза хищников, прибавил скорость.
– Как мне разобраться во всем, Дик? – продолжил разговор толстяк. – Так ли всё в жизни безвозвратно?
– Уверен,– ответил Дик.
– Хм, а о чём ты всю дорогу грустишь? – спросил Лукас, разливая по стаканам наполовину уже выпитый виски. Он поднял стакан перед собой, приглашая Дика чокнуться. Дик своим стаканом слегка ударил о стакан соседа и залпом выпил до дна. Закусив куском буженины, он начал рассказ.
– В твоём возрасте я ехал в купе с одним ублюдком и совершил первое в своей жизни убийство…
Лукас от неожиданности поперхнулся и закашлял. Его упитанное лицо покраснело, но он постарался быстро откашляться, глядя на пристально смотрящего на него убийцу.
Убедившись в отсутствии у собеседника повторного приступа кашля, Дик налил себе ещё выпивки. Лукас, не отрывая взгляд с рассказчика, аккуратно сделал небольшой глоток. Дик снова посмотрел в окно, за которым почти стемнело, но ещё можно было разглядеть однообразный лесной лабиринт, сквозь который поезд настойчиво мчался в непроглядную ночь. Обоим попутчикам в этот момент одновременно показалось, что их возят по кругу, но об этом они оба промолчали.
Убийца встал, вытащил из кармана своего висевшего на крючке серого плаща тесак, явно предназначенный для работы мясника.
– Ровно восемнадцать лет назад, когда я крепко уснул, тот ублюдок бесшумно подошёл ко мне и попытался вонзить в меня точно такой нож.
В свете тусклых дрожащих лучей, сползающих из качающейся под потолком купе керосиновой лампы, блеснуло острое мастерски наточенное лезвие. Дик протянул Лукасу нож, тот проглотил язык. Мокрое от страха лицо толстяка, как холодец, затряслось и закачалось из стороны в сторону, категорически отказываясь от предложения взяться за рукоятку. Дик не удивился и спрятал нож обратно во внутренний карман плаща, перейдя на повышенный и угрожающий тон в голосе.
