В оформлении обложки использована картина художника В.Г. Шварца «Патриарх Никон в Новоиерусалимском монастыре», 1867 г.
Знак информационной продукции 12+
© Бахревский В.А., 2019
© ООО «Издательство «Вече», 2019
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019
Сайт издательства www.veche.ru
1
По левую руку степь – белого света стена, и по правую руку – даль земная, высота поднебесная. А покоя нет. Ломят днище волны, будто по камням скаканье – ретивая река под дощаником[1].[1]
– Ермак[2] до Иртыша, а протопоп[3] с протопопицей, с малыми ребятами – аж до Нерчи!
– Притихни, батька! – всполошилась Анастасия Марковна. – Не страшно ли так говорить?
Аввакум поскреб голову.
– О верстах, что позади, не страшно. Про те, что впереди, – сердце у меня под замком.
– Греховодники мы с тобою, батька! – вздохнула протопопица. – Как дымком потянет, так и встрепенусь: не русской ли избою пахнет?
– До русских дымов – на солнце нажаримся, на морозе нахолодуемся. Но хоть ты меня поделом оговорила – половина дороги давно позади. Не хвастаюсь я, Марковна, – удивляюсь! Сколько открыл нам Господь! Воистину не мерена земля православного царя, не считаны его угодья, его кладези. Вот достигли мы с тобой Иртыш-реки. А что он такое, Иртыш? Порог в русские сени. Царев двор – до самих Даур[4], поместье уж за двором, а где этому поместью околица, одному Господу ведомо. Не хмурься, Марковна! Сам чувствую, не к добру разговорился. Довел бы Господь до Тобольска. Ничего, кажется, нет желаннее прежней нашей тюрьмы.
– Батька! Батька! Тебя как прорвало. Господи, да не будь бешеного Струны, который с тобой мялся и дрался, и на тебя донос сочинил, плохо ли в Тобольске жили? Не про всякого архиерея такой достаток, такая слава, какие Бог тебе давал.
Аввакум перекрестился и снова поскреб голову.
– Верно, матушка. Пустобрешество от сатаны. Покличь деток, славу Господу попоем…
– Уж скоро вечерню служить. Давай в голове погляжу.
– Поищи, – согласился протопоп. Положил голову на теплые лядвы милой жены.
– Сколько волосков-то седых! – сказала Анастасия Марковна, а на Аввакума от слов этих горючих теплом повеяло.
– То морозы даурские прочь выходят.
– Протопопище ты мой ненаглядный! Все тебе нипочем!
– За-ради себя на что годимся, Марковна? Ради Бога терпим. Я вот глаза прикрыл, ложась на колени твои, и знаешь, что пригрезилось? Дуб Мамврийский![5]
