Настроение в городе сгустилось, как осенний туман над пустырями.
В воздухе витало то, что словами не выразишь – тревога, комком в
груди, и чувство, будто над каждым нависло что-то тяжёлое,
невидимое. История с Богданом пошла по городу цепной реакцией, и,
хотя жители уже привыкли к железной воле крепости, сейчас их начало
пронзать настоящее осознание: их собственная жизнь, оказывается, не
принадлежит им. И что в любой момент она может быть перечёркнута
одним щелчком пальцев из-за решётки.
Косой молча бродил по клинике и всё утро был не в себе. Он
переваривал услышанное от старика Вана. Всё встало на свои места:
как только солдаты увели Богдана, его судьба была решена. Он уже не
человек – он объект. Образец. Пункт в списке.
- И ведь неважно, убьют его сразу или будут резать по частям для
опытов, – мрачно думал Ярослав. – Главное, что свободы у него
больше нет.
Сам косой, в отличие от придурковатого Багдана, хранил в себе
куда больший секрет. Его внутренняя сила была не просто пузырём
слюны. Он исследовал свой разум – этот странный, многослойный
"дворец" в собственной голове – как путник, который идёт всё глубже
и глубже в подземелье, не зная, где конец. Каждый раз, когда он
приоткрывал очередную дверь, ему открывались новые возможности… и
новые опасности. Даже он сам не знал, до какого уровня может дойти
– и дойдёт ли вообще живым.
Но он знал одно наверняка: если кто-то из крепости узнает об
этом, они расковыряю его череп, словно банку консервов, и будут
копаться в мозгу, словно в поисках редкой игрушки.
С этой мыслью Ярослав пораньше отправился в школу. Он выловил
Лёшку из потока учеников прямо у входа.
- Слушай внимательно, – сказал он тихо, но жёстко. – Ни слова.
Никому. Ни про себя, ни про меня. Это не шутки. Это вопрос жизни и
смерти, понял?
Алексей только кивнул. Он понял. Он тоже чувствовал, как над их
головами сгущается буря.
Двое братьев по духу – Косой и Проныра – могли смеяться,
спорить, кидаться подушками и нести чушь вечерами, но сейчас оба
знали: ни у них, ни у кого другого нет права пренебрегать властью
крепости. Пока что – нет.
А город продолжал жить. В сером небе торчали трубы шахты,
выбрасывая тяжёлые, вонючие струи дыма, словно машины по отравлению
воздуха работали в три смены. Над крышами размеренно били часы –
глухо, безэмоционально, будто насмехаясь над суетой человечьей.
