Я вошёл в операционную, наплевав на запрет. Пошел против
приказа, закона, заведующего и здравого смысла. Мой брат умирал, и
мне было плевать, что за это меня посадят. Либо я его спасу. Либо
умру вместе с ним.
— Оперировать нельзя, — ординатор встал на пути, прижал к себе
планшет, будто он ему сейчас чем-то поможет. — Приказ главврача —
не трогать!
Он смотрел так, как будто я вот-вот брошу скальпель и начну
просить разрешения. Не угадал.
— Готовьте операционную, — сказал я и сдвинул его плечом, как
тумбочку.
У меня не было времени играть в согласования. На каталке лежал
Мишка. Малой. Лицо в ссадинах, руки перемотаны, кожа холодная. Он
не спал… он уходил. И если бы я не был рядом, его бы уже
списали.
А, честно говоря, списали и так. По документам мой брат
безнадёжный. После той аварии, когда мы остались сиротами, у него в
голове поселилась штука, которая со временем перестала притворяться
безопасной.
Опухоль.
Глубоко, чёрт знает где. Все, кому положено выносить приговоры,
дружно сказали: неоперабельно. Лезть нельзя. А я с тех пор не люблю
слово «нельзя». Я тогда пообещал себе, что когда придёт момент, и
он будет на грани, то я пойду против любого приказа. Против любого
главврача. Против закона, если понадобится.
Потому что иначе — зачем всё это? Всё, что я умею, всё, чему учился
и всё, что держит меня на ногах?
Я не просто видел его рану — я чувствовал, как кровь тянет из
сосуда, где она не должна быть. Эти сигналы шли ко мне через кожу,
как будто ткань умоляла спасти.
Они предложили отправить Мишку в столицу. Там, где «может быть»
его посмотрят. А «может быть» — не успеют. А «может быть» —
потеряют документы. Я знал это «может быть». Оно хоронит людей
надёжнее пули.
Ну а пока их решение «не трогать». Просто дожидаться, когда он сам
перестанет быть проблемой.
Брат чуть дёрнулся. Не открыл глаза, не сказал ничего, но
пальцы… да. Пошевелились. Схватили воздух.
Миша держался, и я понял: всё. Точка. Я пойду до конца.
— Я уже здесь, Миш, — сказал я.
Скорее всего, он не услышал. Неважно. Это я сказал себе, чтобы
отрезать пути назад.
Я поднял голову там, где положено опускать.
В этих стенах любят тишину, послушание и людей, которые не мешают
умирать правильно — по инструкции.
Я не мешаю. Просто не разрешаю. Здесь все боятся потерять
должность, а я потерять своего брата. Разница простая, но не для
всех очевидная.
