Проснулся в вязкой, беспокойной темноте. Если что, то зовут меня
Ярослав Косой. Последнее, если что, не фамилия, не дорос ещё до
такого, а кличка. Ей богу не знаю, за что меня так, и с глазами всё
в порядке, да и в целом скорее точностью отличаюсь. Наверное, в
пику так обозвали. Но если разобраться мне по фиг! Но теперь
прозвище не просто прилипло, а так и используется как фамилия. Так
вот, пот лился с меня ручьём – потому первым делом провёл рукой по
лбу, стирая испарину, и с трудом перевёл дыхание. Сердце
колотилось, как воробей в клетке. Всё тело ныло, словно его всю
ночь месили и скручивали невидимые руки. Потом откинул накинутую на
плечи тонкую байковую простыню, кстати, всё время считал, что это
тонкое шерстяное одеяло, но здесь её называют простынёй, прости
Господи и приподнялся на локтях.
Здесь – это в Российском Директорате…. Да, вы правильно
догадались, перед вами самый всамделишный попаданец из самой
обыкновенной Российской федерации. И не смотрите на то, что в
названиях присутствует слово российский. Ничего общего эти
государственные образования между собой не имеют, от слова вообще.
Во-первых, директорат, судя по всему, образование слившегося в
экстазе государства и корпорантов. И находится оно явно где-то
южнее, но точно не скажу, карту никакую глобальную не видел, а
местная вообще никаких ассоциаций с родным миром не вызывает. И
вообще у них тут мир постапокалипсиса, но об этом позже.
Так вот, у дверного проёма, подсвеченный тусклым лунным светом,
стоял мальчишка лет четырнадцати – худенький, с вечно заспанными
глазами, в растянутой серой футболке. Он почти сливался с тенью, но
в руке отчётливо белел костяной нож.
- Лёшка… что-то случилось? – прохрипел потрясённо, с трудом
узнавая собственный голос. Так-то, довольно часто мучился ночами,
но эта выдалась особенно тяжёлой и нозящей.
Кстати, Лёшка – это Алексей Проныра. Где он себе такую кликуху
заработал в душе не …, ну вы поняли. Все вокруг звали его просто –
Лёшка. На первый взгляд – типичный подросток с худым лицом,
большими глазами и детской наивностью, которую, впрочем, трудно
было не подметить даже в полутьме. Но стоял он с ножом в руке – не
как испуганный ребёнок, а как стражник, уставший от долгого
дежурства.
- Нет, всё тихо, – покачал головой он, зевнув так широко, будто
челюсть готова была соскочить. – Просто услышал, как ты стонешь.
Опять тебе что-то мерещится? Ты же сам говорил, что это не болезнь,
но даже городской доктор плечами пожимает…
