Предисловие к роману второму
серии
«Подлинная история России
от Великого царствования Павла Ι до наших дней,
или
История России Тушина Порфирия Петровича в моем изложении»
Прежде чем вы начнете читать мой роман второй, я хочу предупредить вас о некоторых странностях его1. А странностей много, все и не упомнишь, поэтому сейчас скажу только о тех, которые вам сразу бросятся в глаза. Потом, по ходу дела, и о других странностях расскажу и по возможности попытаюсь если не объяснить, то, по крайней мере, оправдать – защитить, нет, не очередную странность, а роман, будто он и не роман вовсе, а человек.
Первая странность, из-за которой все остальные странности происходят: он написан мною во сне.
Если вы читали мой роман первый «Фельдъегеря генералиссимуса», то помните, наверное, при каких обстоятельствах он стал мне сниться, а если же не читали, то я, конечно, рекомендую вам его прочесть, но необязательно сейчас. Существенной роли не играет, что прочтете сначала – первый мой роман или второй (подмечу тут же, это еще одна его странность). А не читавшим тот роман все же поясню, что роман второй стал мне сниться, когда Павел Петрович, «соавтор» мой, ввел меня в некий гипнотический транс – и в этом трансе он стал являться мне во сне. Вот это место из романа первого:
Думаю, что глава эта будет неполной, если не расскажу то, что видел во сне под колыбельно-сладкий треп Павла Петровича. Хочу рассказать вам сейчас же, пока этот сон не забыл! А видел я следующее.
Будто сижу за столом и пишу. И пишу помимо своей воли. Не хочу, а пишу. Словно кто-то моей рукой насильно водит. И вот что выводила моя рука:
Старец Симеон Сенатский лежал на каменном полу возле кровати, сжимая в правой руке нательный свой крест. Рубаха его была разодрана, и на пухлой его груди была выписана (крест-накрест, видно, ножиком полоснули) то ли наша русская буква «ха», то ли иностранная – «икс». След от ножа был бритвенно тонок, и крови почти не было. Невозможно было вообразить, что из-за этого он умер. А он, несомненно, был мертв.
Отец Паис склонился над ним и закрыл ему глаза. Ужаса в глазах у убитого старца не было. Ужас стоял в глазах у самого монаха, когда он закрывал ему глаза, будто спрашивал у него: «Кто следующий?»
