Тишина в детской была зыбкой, обманчивой. За дверью слышалось
ровное дыхание спящих близнецов — Лизоньки и Алешеньки. Петя, наш
пятилетний «адмирал», наконец сдался после третьей сказки о морских
чудищах, засыпая с деревянной сабелькой в руке.
Я стоял на пороге детской, опираясь о косяк, чувствуя, как
усталость, накопленная за день битв в Комитете и отражения теневых
ударов, наваливается свинцовой тяжестью. И среди этой тишины, в
мягком свете ночника, сидела она. Елизавета Дмитриевна. Моя Лиза.
Жена, к которой я даже не прикоснулся после долгой разлуки.
Она не смотрела на меня. Ее пальцы, тонкие и обычно такие
уверенные, бесцельно перебирали складки шелкового пеньюара. Профиль
ее, освещенный сбоку, казался вырезанным из холодного мрамора.
Красивая. Недосягаемая. Мы не виделись месяцами. Война, дела,
эта проклятая Аляска… Я видел, что Лиза ждала этого вечера. Ждала
тепла моих рук, тихого шепота в темноте, забытья, но сейчас воздух
в комнате был густым, как смола, пропитанным невысказанным. По
обычаям этой эпохи мы должны были объясниться.
— Алеша… — ее голос прозвучал хрипло, неуверенно и в тоже время
— страстно.
Видно, что соскучилась. Я — тоже. Сделав шаг внутрь комнаты, я
сказал:
— Дети спят. Все спокойно.
— Спят, — ответила она, не поднимая на меня глаз. Ее голос был
гладким, как отполированное стекло. — Петя долго не мог
успокоиться. Спрашивал тебя. Хотел показать, как его фрегат потопил
английский бриг.
Я кивнул. Каяться мне было не в чем. Я и не обещал, что буду
сидеть с ними неотлучно.
— Завтра… — начал я, подходя ближе, пытаясь поймать ее взгляд. —
Постараюсь отложить все дела и показать ему учебный морской бой. С
холостыми выстрелами и абордажем.
— Завтра в восемь у тебя заседание Комитета, — отрезала она все
тем же ровным, бесстрастным тоном. — А в девять тридцать —
совещание у Военного министра. Прости, я видела пометки в твоем
календаре. Выделено красным. «Неотложно».
Лиза знала меня. Знала, что я ни под каким предлогом не откажусь
от дел, которые считаю важными. И использовала это знание сейчас
как щит. Я сел на край кровати, почти в метре от нее. Достаточно
близко, чтобы чувствовать легкий аромат ее духов — лаванды и
чего-то неуловимо горького. Слишком далеко, чтобы коснуться.
— Прости, — прошептал я. — Знаю… знаю, что был далеко. Что ты
одна… с детьми… в Екатеринославе, в дороге, здесь… Это…
несправедливо, но…
