Морозный воздух был густым, как стекло, и каждый вдох резал
лёгкие, словно дамасской сталью. Я медленно шёл по снегу, оставляя
чёткие следы на хрустящем снеге. Вокруг были лишь солдаты в серых
зимних шинелях. Они на меня не смотрели, пряча глаза под высокими
воротниками. Я старался идти, держа спину прямой, гордо подняв
подбородок и устремляя взгляд в небо, несмотря на толстые грубые
верёвки, что стянули мои запястья. Руки немели, но я даже не тряс
ими, стараясь вернуть кровь обратно — всё было бессмысленно.
Снег медленно падал на землю крупными молочными хлопьями, оседая
на плечах, в волосах и на ресницах. Вспоминалась прошлая зима, куда
больше наполненная радостными моментами, несмотря на не столь
давнюю потерю жены. Тогда было холодно только снаружи, а теперь же
стужа пробирала всё тело насквозь.
Дорога вела к окраине тюремной территории, к пустырю за
небольшим складом. Там уже стоял ряд простых деревянных крестов,
чьи почерневшие доски тянулись к тяжёлому свинцовому небу. Между
старыми могилами находилась свежевскопанная яма, землю от которой
навалили при вскопке другие арестанты. Изнутри будущей могилы пахло
смертью, и запах этот останавливал биение сердца. Рядом стоял
офицер в офицерской шинели, с каменным лицом, что вовсе не выражало
вообще никаких эмоций. Он что-то быстро сказал солдатам, но я не
слышал ни слова — только бессвязные звуки, больше похожие на
какое-то адское шёптание, чем на обычную человеческую речь. В ушах
у меня стоял лёгкий звон, словно кто-то у самого уха ударил в
небольшой колокольчик из тонкого металла.
Мне приказали встать на край ямы, и я послушался, даже не
подумав сопротивляться. Внизу земля была слегка припорошена снегом,
и в голове сама собой образовалась мысль о том, что телу в снег
будет падать мягче.
Напротив меня выстроилась шеренга из солдат. Они в одно движение
передёрнули затворы винтовок и прижали приклады к плечам, а пальцы
аккуратно переместились на спусковые крючки. Дыхание солдат было
ровным и спокойным — им не впервой было расстреливать людей.
Офицер зашуршал журналом, зачитал приговор. Голос у него был
глухим настолько, будто доносился из-под земли. «За измену, за
убийство слуг государства, за попытку бегства и осквернение чести…»
— я почти не слушал. Мысли были далеко, а глаза смотрели на белый
снежок под ногами. Мелькнула горечь по Семёну, о котором не было ни
вести с того момента, как нас задержали на борту корабля.
