Юрий Казаков (1927–1982) – замечательный советский прозаик, автор тонких и лирических рассказов, продолжатель традиций И. Бунина. Как и у многих современников, судьба его была нелёгкой: полуголодное детство в Москве в семье выходцев из смоленских крестьян, вскоре – Великая Отечественная война, после – строительный техникум. В 15 лет – музыкальное училище имени Гнесиных, затем – оркестр Музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, работа в джазовых и симфонических оркестрах и – поступление в литературный институт имени М. Горького. А скоро в печати появились его первые работы, и в 1957 году – целая книга: «Арктур – гончий пёс», после которой стало очевидно – родился настоящий, большой писатель.
Юрий Казаков путешествовал много и в каких местах только не бывал – и Печоры, и Таруса, и Новгородская земля, и северные края, рассказы о которых так завораживают читателя. Но ещё писатель был и альпинистом, и охотником, и рыбаком; любил ходить пешком, не боялся заночевать где придётся в любую погоду, останавливался в глухих деревнях и, как он сам писал: «всё время смотрел, слушал и запоминал». Вот поэтому так мелодичны и правдивы рассказы этого писателя, искренне любящего свою землю.
История появления его в городе осталась неизвестной. Он пришёл весной откуда-то и стал жить.
Говорили, что он приплыл на льдине в весеннее половодье. Он стоял, чёрный, среди бело-голубого крошева, один неподвижный среди общего движения. А наверху летели лебеди и кричали: «Клинк-кланк!»
Шурша и глухо лопаясь, шёл по реке лёд, кричали лебеди, а он стоял на льдине, поджав хвост, настороженный, неуверенный, внюхиваясь и вслушиваясь в то, что делалось кругом. Когда льдина подошла к берегу, он заволновался, неловко прыгнул, попал в воду, но быстро выбрался на берег и, отряхнувшись, скрылся среди штабелей леса.
Так или иначе, но, появившись весной, когда дни наполнены блеском солнца, звоном ручьёв и запахом коры, он остался жить в городе.
О его прошлом можно только догадываться. Наверно, он родился где-нибудь под крыльцом, на соломе.
Он родился, как и все щенки, слепым, был тотчас облизан матерью и положен поближе к тёплому животу, ещё напряжённому в родовых схватках. И пока он лежал, привыкая дышать, у него всё прибавлялись братья и сёстры. Они шевелились, кряхтели и пробовали скулить – такие же, как и он, дымчатые щенки с голыми животами и короткими дрожащими хвостиками.