– И чтоб духу твоего здесь не было! – Скрипучий голос
несостоявшейся свекрови вонзился в спину как копье. – Голодранка!
Лимита подзаборная!
– Да чтоб тебя, ведьма старая! – Выйдя из подъезда, я нервно
похлопала себя по карманам, вспомнила, что бросила курить еще два
года назад, и горько вздохнула.
– Р-р-бяф, – недовольно сказал Йорик, высовываясь из сумки.
– Согласна, – я погладила прокушенное когда-то на заре приютской
юности собачье ухо, – полный бяф. Правильно ты его невзлюбил, а я
дура. Выплатила, называется, первоначальный взнос. За чужую
квартиру… И куда теперь нам идти, непонятно. Хоть прямиком на тот
свет.
Последнее, конечно, я сказала в сердцах, не всерьез. Почти не
всерьез. Потому что скорее пожелала бы провалиться куда подальше
Толику с его мамашей, чем сгинуть самой.
Но увы, слова, сказанные вслух в неподходящий момент, определили
всю нашу с Йориком дальнейшую судьбу.
Сначала у меня просто сильно закружилась голова и потемнело в
глазах, как бывает при обмороке. Я ахнула и поскорее села на
бетонные ступеньки, чтобы не свалиться. Расшибусь и собаку
покалечу!
Вот только вместо холодной твердости под попой ощущалась теплая
мягкость. Что?! Это как? Или я от новостей о потере квартиры начала
бредить?
Темнота медленно отступала, сменившись мягким, золотистым
светом. Подо мной был не бетон, а нечто глубокое, бархатистое,
цвета спелой вишни. Кресло? Да – огромное, мягкое кресло.
Я осторожно осмотрелась, одной рукой инстинктивно прижимая к
себе сумку с притихшим Йориком.
Мысли путались, отказываясь складываться в логичную картинку. Я
сидела в просторном кабинете, который явно видал лучшие времена, но
все еще дышал аристократическим шиком. Высокие потолки с лепниной,
темное дерево панелей на стенах, книжные шкафы до самого верха,
набитые старыми фолиантами в кожаных переплетах. Громадный
письменный стол, похожий на остров из черного дерева.
Над камином, где потрескивали дрова (камин! в мае?!), висел
портрет сурового старика в мундире. Смотрел он на меня очень
осуждающе, будто я только что украла его любимый подсвечник.
Прямо под портретом, в кресле, похожем на мое, сидел мужчина.
Блондин. Эталонный блондин. Волосы цвета спелой пшеницы, идеально
уложенные, но не до зализанной стерильности. Правильные черты лица,
благородный профиль, губы, которые, казалось, вот-вот тронет
легкая, снисходительная улыбка. Глаза – холодного, как горное
озеро, синего цвета.
