1. Пролог
– Мама, мамочка, проснись!
В голове сильно плыло. Не хватало сил даже открыть глаза. Только что я падала в самолете, среди криков и паники… А теперь не было ни пассажиров, ни болтающейся перед глазами кислородной маски. Только маленькая ручонка, которая тормошила за плечо.
– Мама, вставай! Папа скоро вернется, а у нас не готово ничего! Ругаться будет! – голос малыша задрожал от страха.
Мама? Но у меня… нет детей! Я резко распахнула глаза. Вокруг была странная комната, как из музея: грубая деревянная мебель, большая печь, глиняная посуда. На столе не то горел, не то больше коптил маленький огарок.
Передо мной на коленях сидел худощавый, даже тощий мальчишка. Черная челка падала на огромные, как у куклы, карие глазенки. На них блестели слезы, пока Дарен пытался разбудить меня.
Дарен… Я резко сдавила пальцами виски, со стоном зажмурившись. Чужая память вернулась в мгновение ока. Память Златы, деревенской девки, которую выдали замуж за жестокого Велеса.
– Нет, нет, не может быть… – лихорадочно зашептала я. – Я же не могла оказаться в чужом теле.
Пошатываясь, я встала на ноги. Возле свечи валялся грубый нож. Я схватила его, наклоняя широкое лезвие. В нем отразилось совершенно чужое лицо! Миловидной девушки с русыми косами и карими глазами.
– Мам, что с тобой? Тебе больно? Папа тебя сильно толкнул, да? – Дарен дернул меня за юбку.
Я медленно покачала головой, посмотрев на мальчика. На… моего сына в этом мире? Он выглядел беззащитным и перепуганным. Дарен прикусил губу почти до крови, едва заговорив об отце. Ведь когда Велес был не в духе, прилетало обоим.
Последнее воспоминание Златы – это то, как он с силой толкнул ее на стену. Мне не хотелось умирать второй раз подряд! И уж тем более подставлять ребенка. Он с готовностью схватился за нож и потянулся к лежащей на столе картошке.
– Давай я тебе помогу!
– Нет-нет, малыш, все хорошо! Я сейчас все сама! – я погладила Дарена по волосам.
Он прижмурился с улыбкой. Насколько я помнила, Злата редко была с ним ласковой, не играла, не обнимала – все крутилась по хозяйству, чтобы не огрести от мужа. И никогда не заступалась за малыша, о чем явно говорил синяк у него на скуле.
Печь уже была растоплена, осталось только поставить вариться суп. На это дело было выделено с десяток мелких картошин, хилая морковка, обветренная четвертина капусты и горсточка гречки, из которой половину следовало выбросить. Н-да уж, негусто! Когда я начистила овощи, Дарен рванулся к горшочку.