Мертварь

Мертварь.

…Резкие порывы ветра поднимали сухой колкий снег над землёй, сбивая его в белые покрывала и накидывали на свои струистые плечи. Ткань, играя в свете уличных фонарей мириадами искр, не выдерживала, рвалась, превращаясь в марлевые саваны, обрывки которых стремились накрыть людской поток. Мелкие плотные снежинки и ледяная крошка заставляли прохожих, возвращавшихся с работы и вздымавших ногами новый материал для ткача, бьющего холодом в лицо, выставлять перед собой руки или повыше поднимать воротники. Безумный ткач, издевательски завывая в троллейбусных проводах и водоотливных трубах, прял новые хороводы из снега и обрушивал их на замерший город.

Я, отложив в сторону блокнот, смотрел на людей, проходящих мимо окна моей полуподвальной комнаты. Им не было дела, что на них кто-то смотрит. Людская масса стремилась скорее покинуть негостеприимные улицы, оккупированные зимой, и добраться до квартир и домов, чтобы насладиться теплом домашних очагов, покоем и уютом.

Дом, я хочу, чтобы у меня был свой дом – с печкой на полкухни, крыльцом и кошкой. Погружаюсь в себя и представляю, какой он тёплый, с поскрипывающими половицами и стенами из соснового кругляка, пахнущего прибрежным бором. Хвоя, песок и вода. А какая в нём будет печь! Настоящая, русская! Такую печь нельзя топить углём, только дровами, вокруг которых пляшут красные язычки жаркого пламени. Я вижу себя, сидящим в кресле напротив открытой заслонки и на моём лице играют световые сполохи от охватившего полешки пламени. И мне тепло…

Я уже забыл, хм-м, правильнее будет сказать, что совсем не помню ощущения тепла, а так хочется ощутить, что терзающая меня стужа отступила и больше не морозит изнутри. Хочется тепла, которое позволит забыть холод. Жизнь состоит из парадоксов – ты всеми силами цепляешься за исчезающие воспоминания, их остатки позволяют тебе ощутить, что ты ещё не совсем ушёл в ничто, а холод хочешь забыть.

Пыльный напольный Биг Бэн зашёлся кашлем и пробил восемь раз, каждый раз я думаю, что эта бандура с раскачивающейся тарелкой маятника в очередной раз не выдержит скрипа древних шестерёнок и развалится, но часы упорно продолжали цепляться за своё существование, отмеряя стрелками-усами время. Покрытый многочисленными царапинами и трещинами дубовый корпус по-прежнему был крепок, а точности раритета могли позавидовать все китайские кварцевые штамповки.