Если бы меня спросили снова

1. Глава 1

Она и не знала, что, когда теряешь сознание, можно видеть сны.

Впрочем, какой же это был сон. Это было воспоминание. Да такое яркое, словно Ирка в него провалилась и видела себя со стороны.

Север босой, загорелый сидел на краю пирса, покачивая ногой. Он уже доплыл до затопленной дамбы, что они называли пирс, уже вскарабкался, а Ирка только плюхнулась в воду и, ещё дрожа от холода, ещё не привыкнув к её ледяным объятиям, смешно, по-девчоночьи гребла, борясь с течением.

— Давай! — нагнулся Север, подавая ей руку. Выгоревшие за лето из тёмного в светлое золото, волосы упали ему на лоб. Ярко-голубые глаза смеялись. Они всегда смеялись, эти глаза цвета глетчерного льда.

Она вцепилась в его горячую ладонь и… дёрнула вниз в воду.

Сколько им тогда было? Шестнадцать? Семнадцать?

Там в тени пирса он её сначала чуть не утопил, пока они барахтались, шутливо сражаясь, а потом поцеловал. Первый раз. Дерзко, по-взрослому, подхватил за шею и накрыл её губы своими.

Конечно, получил звонкую затрещину. Конечно, рассмеялся. Конечно, получил предупреждение никогда так больше не делать. И, конечно, не послушался.

Почему она вспомнила это сейчас?

Может, потому что запомнила его на всю жизнь — свой первый поцелуй.

А может, потому, что тогда, глядя на Севера из воды, на его литые мышцы, капли воды, сверкающие на медовой коже, пушок волос, уже густо покрывший его ноги и предплечья, Ирка вдруг подумала, что, наверное, смогла бы его полюбить.

Если бы её сердце не было занято.

Если бы она уже не знала, что такое любовь.

Если бы не была так наивно уверена, что знает.

Если бы она себе разрешила, когда ощутила то самое тепло, и сладкое томление, и мучительное предвкушение, и неясную тоску. Разрешила себе его любить. Возможно, всё сложилось бы по-другому. А, возможно, и нет…

.

В нос ударил резкий запах нашатыря.

— Дайте воды! Она очнулась, — крикнул кто-то.

Смеющееся Петькино лицо истаяло. Сон исчез.

Ирка открыла глаза.

— Ты как? — тревожно смотрел на неё Вадим Воскресенский.

— Нормально, — убрала она его руку. Он так вцепился, что делал ей больно.

Ирка села. Тряхнула головой, приходя в себя.

И реальность обрушилась на неё с неумолимой жестокостью.

.

— Это всё ты виновата! Ты его убила! Ты! — визжала на кладбище Зайцева три месяца назад.

Стоял март. Стылый и неуютный.