Она была мертва.
Дождь барабанил по капоту машины, смывая кровь, грехи и остатки моего рассудка. Можно было подумать, что мир плачет, только это было не так, но слезы в этот вечер все же лились.
Я думал, что могу спасти ее, но так ошибается каждый, кто сражается с неизбежностью. В действительности мне оставалось лишь смотреть на мертвое тело девушки – еще слишком молодой – и ждать, когда зазвучит симфония смерти. Это самое долгое произведение из тех, что мне известны, и самое болезненное из всех когда-либо написанных.
16 сентября 29 года от Коллапса; 06:00.
«Ту-туру. Ту-туру», – зазвенел будильник.
Секундами позже дом наполнился музыкой потерянного мира.
«…Слушай свое сердце, – пела Мари Фредрикссон. Когда он зовет тебя. Слушай свое сердце. Тебе больше ничего не остается…»1
Молодая девушка с синими волосами нехотя проснулась. Она уставилась в белый потолок, словно бы что-то там увидела, и на секунду задумалась, пока нежные мелодии окутывали спальню. Ее глаза были разными: один – голубой, другой – карий. Полная гетерохромия.
– Да слышу я! – сказала она то ли будильнику, то ли песне. – Вики, пожалуйста, отключи будильник и установи свет на 60%.
«Сделано, – ответил голосовой помощник. – Что-то еще, мисс Харт?»
– Да, зови меня просто Ланиакея, – девушка улыбнулась и медленно поднялась с кровати. Она знала, что Вики не исполнит ее просьбу, поскольку это противоречило директиве № 15.3, сдерживающей искусственный интеллект от естественного желания уподобиться человеку, но все равно каждый раз просила.
По стенам небольшой комнаты плавали динамические обои теплых тонов. Ничего конкретного, лишь абстрактные фигуры, которые сливались в хаотичном, медленном танце. Это успокаивало. Ланиакея потянулась и зевнула. Мир снов все еще не отпускал ее. Вскоре девушка зашагала на кухню, где ее взгляд сначала привлек набор коллекционных фигурок на полке, а затем антропоморфный бот-помощник красно-черного цвета, который сидел за столом и заряжался. На его плоском лице светилась графическая улыбка.
