Молчание во благо. 1 том.

Мир изогнутых истин, затерянных среди тёмных вод бесконечного знания. Воздух здесь густ, словно мёд, пропитан шёпотом чуждых голосов, что нашёптывают древние тайны, которые смертный разум не в силах постичь. Огромные колонны из живого камня извиваются, как гигантские щупальца, переплетаясь между бесконечными полками, набитыми книгами, свитками и кодексами, чьи страницы скручиваются в спирали и шевелятся, будто дышат.

Мрак здесь не просто тьма — это ощущение тяжести, нависшей над каждым клочком пространства, будто сам воздух здесь наполнен глазницами, невидимыми, но всевидящими. И если войти в него без факела или магического фонаря, он тебя пожрёт.

Среди этого хаоса, над бездонной пропастью из теней и пергамента, левитировала фигура. Чемпион самого хозяина этого великого плана, Обливиона. Хотя он привык называть себя узником.

Его тело было словно подвешено за невидимые нити. Он казался неподвижен, заключён в стазис. Но разум — он оставался живым. Он пробирался сквозь узоры безвременья, скользил по трещинам в тканях пространства, чувствовал, как чуждая энергия этого места пыталась проникнуть глубже, вплестись в самую суть его «я», растворить границы между ним и безликой пустотой.

Но он плёл защиту вокруг головы, тонкую, но прочную, как нити паутины, сплетённой древними заклинателями. Энергия, закручиваясь, образовывала невидимый кокон, не давая словам и идеям из окружающих книг проникнуть в его разум. Он знал, как это происходит. Видел не раз — слишком часто, чтобы забыть. Люди, что жадно глотали знание, не замечая, как оно превращается в яд, размывая границы их собственного «я», оставляя за собой пустые оболочки с глазами, полными иллюзий чужих мыслей.

Пока его пальцы едва ощутимо двигались в ритме защитного плетения, сознание упрямо возвращалось к одному и тому же дню. Тот момент был врезан в память, словно шрам, который не затянуть ни временем, ни волей.

— “Сколько я уже здесь?” — произнёс он исключительно в своих мыслях, но его сердце трепетало от возбуждения. Великий план, в который он вложил кучу времени, постаравшись вложить в него тот же опыт, что имеется у Хермеуса Моры, вот-вот будет завершён. — “Пять тысяч лет? Может, больше? Может, меньше?”

Лучшая игрушка Хермеуса Моры, и, конечно, у этого была причина.

Мирак.