Что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы

Молли Уизли стояла перед большим зеркалом в старинной резной оправе, на которой можно было разглядеть переплетающиеся друг с другом буквы: «ЕИНАЛЕЖ». Чуть ниже шла витиеватая приписка. Читать следовало справа налево, будто бы артефакт был изготовлен каким-нибудь арабом, право слово! Впрочем, если все же оторваться от манящего отражения и сконцентрироваться на надписи, то никаких проблем с прочтением не возникало: «Я показываю не твое лицо, но желание твоего сердца» – вот, что было написано там.

Тем не менее, Молли видела перед собой именно собственное лицо. Свое и, одновременно с этим, чужое. Чуждое. Давно позабытое и оставленное в прошлом. Лицо Молли Пруэтт. Вернее, Моллисии Вирджинии Пруэтт.

Первым называть ее сокращением «Молли» придумал Артур, и это казалось влюбленной девчонке очень романтичным.

Стройная девица в зеркале, одетая в роскошное зеленое платье, задорно рассмеялась и закружилась в танце.

Молли закусила губу. Вот, значит, каким было ее самое сокровенное желание. Что ж, ожидаемо. Жаль только, что не осуществимо.

– Хочешь все вернуть, дорогуша? – внезапно обратилась к Молли девица из зеркала, поправляя прядь огненно-рыжих волос.

Женщина непроизвольно шагнула вперед, всматриваясь в поплывшие очертания лица. Теперь она видела перед собой уже не собственную молодую и беззаботную копию, а какую-то незнакомку.

– Ну так что? – снова переспросила та, приподняв бровь. – Хочешь? Заместишь себя собой же, так сказать.

– Что взамен? – хрипло произнесла миссис Уизли.

– Судьба на судьбу, – пожала плечами неизвестная. – Считай, что живешь взаймы, и твоя новая жизнь не должна повторять решений прежней. Это основное: другие действия, другие поступки и другие выборы. Возможно, что и еще что-то потребую, но позже. Ну так как, рискнешь исправить собственные ошибки?

Молли задумалась, вспоминая всю свою жизнь.

Ошибок она совершила немало…

***

Всему виной был ее типично пруэттовский характер: взрывной, огненный, непокорный. О, а еще юношеский максимализм. Все-таки есть разница в том, как смотришь на жизнь, когда тебе восемнадцать, и когда – чуть за сорок.

В восемнадцать кажется, что мир огромен, впереди только прекрасное будущее, а вот этот вот долговязый рыжий парень, добродушный чудак, восхищенный не магией, но техникой – лучшее, что может быть. Искренний, чуткий, верный, забавный, он очень интересно умел рассказывать, но что еще более важно: не менее внимательно он слушал.