Тёмно-серебристая туша самолёта Ан-12, описав после взлёта восходящую дугу, легла на курс, добирая недостающие сотни метров по вертикали и недостающие километры до точки выброса десанта. Ровный гул турбин убаюкивал. Слегка потряхивало. Облачность осталась внизу. В иллюминаторе проплывала привычная серо-молочная взбугренная поверхность облаков. Ребристый алюминиевый пол трясло мелкой дрожью. В полумраке самолётного чрева перед Николаем Горячевым тянулся противоположный ряд сидящих товарищей, схожих обликом, позой, снаряжением, и поэтому сейчас выглядевших массой. Внизу, на земле, в казарменной солдатской жизни – это каждый наособинку, скроенный и сбитый на свою колодку, со своим характером, привычками, изъянами, достоинствами, со своим сроком службы за плечами – «деды», «салаги», «черпаки»… А тут, как в строю или на марше, – масса. Ушанки завязаны под подбородком, руки в коричневых байковых трёхпалых рукавицах – на запасках, на плечах – лямки основного парашюта, от которого за спиной тянется к тросу, протянутому вдоль бортов самолёта, серый вытяжной фал, защёлкнутый на тросе карабином. Правда, кто в валенках, а кто в сапогах. В сапогах, в основном, старослужащие. Командир роты не стал настаивать: «Чёрт с вами, мёрзните на здоровье, кому хочется. Старшина, а молодым всем выдать валенки. Командирам взводов – проверить!»
С одной стороны он, конечно, прав. Морозец сегодня чувствительный, как сказал москвич Витька Мазуров на утренней зарядке. Построение на плацу, марш-бросок к парашютному складу, загрузка парашютов в КрАЗ – тут «малое стояние», движения больше, ноги почти всё время в работе. Потом на машинах – на взлётное поле. Тут комфорта мало. А дальше – ожидание своей очереди на погрузку в самолёт. Построение, подгонка лямок, последние проверки – это всё больше топтание на месте. Тут о валенках бы и вспомнить в самую пору. Последние полчаса рота сидела в ряд на краю аэродрома, опустившись на снег и опершись спинами на парашюты. Курили, балагурили. Мимо, поскрипывая снежком, проходили на посадку в колонну по два счастливчики из других рот и дивизионов. Валерка Курицын, земляк, механик-водитель БМД, махнул приветственно рукой, проходя мимо:
– Привет комиссару Микловану! Давай с нами, пристраивайся.
«Миклованом» Кольку Горячева прозвали за внешнее сходство с каким-то киногероем из венгерского боевика: высокий, подтянутый, подбородок с ямочкой. Прозвище утвердилось после стрельбы по мишеням «бегущий кабан» и «бегущий олень», когда Колька срезал их двумя короткими – в два-три патрона – очередями из АКМС
