Пролог
Я никогда не любила осень. Она, подобно талантливой актрисе, могла с лёгкостью перевоплощаться, рядиться в различные одежды, но независимо от, выбранной ею маски, моя нелюбовь к этой рыжей стерве оставалась непоколебимой. В шуршании золотых монет под подошвами, в пронзительной синей выси и запахах костра, мне чудилось нечто фальшивое, словно природа пыталась, всей этой показной красотой, задобрить живущих на планете тварей. Серый дождь и понурые кроны мокрых деревьев, навевали уныние. А ноябрьский снег, в вперемешку с грязью и гниющей палой листвой, вызывал гадливость. Сегодня же, словно нарочно, осень явила себя в одной из своих самых мерзких ипостасей. Мелкий колючий дождик беспрестанно сыпался с небес, раздутых, словно пузо, страдающего метеоризмом, бегемота. Холодные капли вдавливали в землю побуревшую листву. Ветер, порывистый, нервный, растаскивал брошенный кем -то мусор, шуршал пакетами, гремел консервными банками, швырял цветные фантики и упаковки от сигарет. Прошло всего каких– то шесть лет, а город, всегда такой чистенький, ухоженный, даже в слякотные дни, изменился до неузнаваемости. Исчезли аккуратные фонарики, горящие вдоль тротуаров, яркие скамеечки в парках и на остановках, роскошные, словно гигантские ковры, клумбы, не журчали и не устремлялись к небесам, чтобы шумно опрокинуться в вниз, обдавая прохожих брызгами, серебристые фонтаны. На смену всему этому появились переполненные мусорные баки, тут и там, валяющиеся бутылки и шприцы, бродячие, злые и голодные собаки, прочёсывающие улицы в поисках пропитания, бритоголовые молодцы в спортивных костюмах, выходящие на охоту за сумочками и меховыми шапками.
Я сидела на широком подоконнике, обняв колени, в тщетной попытке согреться. Холод, преследовавший меня от самого кладбища, не желал отпускать. Он, словно поселился внутри меня. Улёгся корявыми кусками льда в желудке, растёкся по венам, застыл в области сердца. Коридор был пуст, сер и мрачен, словно знал, по какому поводу все здесь собрались. Знали стены, знали пожелтевшие от старости потолки, знал, вздувшийся от сырости и протёртый множеством ног, линолеум, знали скрипучие двери, закрытых до понедельника , кабинетов. А вот народ, собравшийся в столовой, по всей видимости, забыл. Кое – кто уже затянул застольную песню, то и дело раздавался пьяный смех, стучали ложки, и велась беседа, отнюдь не соответствующая сегодняшнему мероприятию. Поминки перетекли в банальную пьянку, когда скорбеть ох, как не хочется, а хочется болтать, умничать и петь. И кажется, все они рады тому, что отца больше нет. Хотя, кто их разберёт, может и рады. Мой папенька был отвратительным начальником, какого и заклятому врагу не пожелаешь. Кстати, и отцом он был не самым лучшим. Стоп! О покойниках или хорошо или ни как. Чушь, конечно! Ведь ушедший в иной мир существовал, говорил, совершал поступки. И всё это оставило какой-то след, в умах, в сердцах, в истории отдельно взятой семьи, отдельно взятого коллектива. Забыть о умершем человеке, лишь по тому, что он был не прав, значит– отвернуться от прошлого, исказить историю. Нет! Я буду вспоминать отца, говорить о нём, каким бы он ни был. Несправедливо и неблагодарно с моей стороны вычеркнуть из памяти того, кто дал тебе жизнь, того, кто её медленно, но верно ломал, того, кто своей смертью, подарил ещё один шанс.
