Я возвращаюсь в Город поздним вечером. Вокзал затих и погрузился в сон. Механический голос сообщает, что поездов больше не будет. Стою на перроне и с замиранием сердца вслушиваюсь в тишину станции. Дежавю или воспоминания?
Был такой же поздний вечер. Вокзал ждал, затаив дыхание. Волнение звенело в воздухе, пока не обратилось в резкие уверенные шаги. Они набирали силу из самой глубины, переходя на лёгкий бег, пока не смолкли у выхода на платформу так же неожиданно, как и возникли.
– Простите, я опоздала, – начали извиняться шаги.
Они приблизились и превратились в бардовые туфли на низком каблуке. Цвет давно поблек, краска облупилась на носках. Туфли остановились у детских ножек, обутые в башмачки на плотной подошве, и развернулись заострёнными носками к начищенным до блеска мужским ботинкам.
– Добрый вечер, – мягко ответил мужской голос, принимая извинения. – На самом деле мы сами только что приехали.
– Мне позвонили три часа назад и сказали, что сопровождающий с ребёнком прибудут ночным поездом. У меня не осталось времени, чтобы найти машину, – устало оправдывался женский голос. – Нам придётся переночевать в гостинице. Утром вы сядете в первый поезд, а мы на первый автобус.
Женщина устремила потёртые носки к детским башмачкам и впервые внимательно посмотрела на ребёнка трёх лет. —
– Ну, здравствуй, Сóле! Меня зовут Сервéра, я твоя бабушка. Теперь ты будешь жить со мной, дедушкой Атýром и тётей Паломой.
Девочка оторвала взгляд от обуви и посмотрела вверх, запрокидывая голову назад. Над ней высилась пожилая женщина с усталым, но строгим взглядом. Девочка ничего не ответила, а лишь крепче сжала руку мужчины.
– Ну, Соле, – мягко сказал он, – поздоровайся с бабушкой. Я тебе про неё рассказывал, помнишь?
Соле упрямо молчала, а для пущей верности засунула пальцы в рот и спряталась за мужчину.
– Соле, не бери руки в рот, – и мужчина опустился на корточки. Осторожно убрал Солину ладошку от лица и принялся вытирать слюнявые пальцы платком.