Вся история началась в тот самый вечер, когда отец Гэри Фрайдера пришел домой с работы раньше обычного на пару минут. Сколько великих дел, сколько открытий случалось именно в те минуты, которые были раньше обычного. Была осень, на улицу опустился туман, и едва видный свет фонарей напоминал пробку машин, стоявших на месте. Ветер играл с красно-желтой листвой, то резко взвивая её вверх, то еле-еле, как будто бы нехотя тащил по асфальту. Джон Фрайдер работал на сталелитейном заводе, чтобы хоть как-то держать семью на плаву, он брал себе дополнительную работу, перевыполнял план и задерживался даже тогда, когда это было совсем и не нужно. Бывали дни, когда Джон работал по шестнадцать часов в сутки и, приходя домой, сразу же засыпал. Его единственной радостью после работы была баночка пива, он хранил их в морозильнике, чтобы хоть как-то остудить свой вечер после кучи горячего металла. Пшш…
– Ах, этот звук так сладок, – говорил Джон, открывая банку пива.
И садился в свое старое, протертое со всех сторон, но большое красное, как трон императора, кресло. Делал глоток сладкого пива, включал телевизор и тут же засыпал. Его страсть к телепередачам была безгранична, но вот только лишь звуки во сне он мог слышать, так как всегда засыпал при просмотре. Он никогда не переключал канал дальше первого и всегда запрещал трогать пульт. Я очень хорошо помню эту леди из программы «Интересное и Смелое», потому что я всегда садился рядом с ним и смотрел, смотрел, чтобы хоть когда-то побыть с папой, несмотря на то, что он спал.
Он говорил мне: «Гэри, не смотри на меня, бери все в свои руки, когда-то я сделал ошибку, бросив учебу, но тебе этого сделать не дам».
Мой мозг, на тот момент еще шестилетнего мальчика, не понимал, о какой учебе говорит папа и что не надо делать, но я знал, что он желал мне только лучшего. В тот вечер я сидел рядом с ним, в комнате витал запах пива, светился тусклый экран телевизора, а на полу лежал старый ковер. Я думал, а что если взять пульт, переключить, там же идет что-то интересное. Моё детское сознание не давало покоя, а рука тянулась к пульту. И в этот знаменательный вечер я решился переключить канал, взяв пульт отца. Смотря на него, как будто на сокровище, я стал давить на кнопки, но отец так и продолжал спать, заглушая храпом звук телевизора. Вдруг отец шевельнулся, и я, успев нажать еще один раз, быстро положил пульт на стол и, будто бы ничего не произошло, продолжил смотреть телевизор. В тот момент я попал на спортивный канал. Более зрелищного на тот момент вида спорта я не видал. Толпа, которую показывали камеры со всех сторон, эта энергия и вибрация от неё. Хлоп, хлоп, хлоп… Был слышен каждый хлопок, он был как один. Музыка, которую издавали их рты, пронизывала до глубины сердца в каждом её слове.
