Недавно я случайно обнаружила место, где хранится старая одежда всей моей жизни. Я искала ее на антресолях и на дачных чердаках и высматривала на старых фотографиях, но нашла ее там, где найти не ожидала – в «небесном гардеробе». Именно туда отлетают души отживших свой век вещей.
Однажды я убирала в шкаф разбросанные вещи внучки, уехавшей с родителями отдыхать на море. В моих руках оказались ее лаковые малиновые туфельки – такие прекрасные, что дыхание перехватило! Погладила пальцами лаковую кожу, вздохнула: у меня в детстве даже похожих на этакое чудо не было. Но ведь в чем-то я ходила, бегала, проживая свое детство?!
Положила малиновые лодочки в обувную коробку, а перед мной еще громоздился ворох неразобранных вещей девочки: носочки, платьица, шапочки. Но оказалось, что больше я не в силах заниматься уборкой, потому что мой взгляд затуманился, а руки забыли, что им следует делать. Сквозь зыбкую пелену навернувшихся слез я увидела совсем другой шкаф, и совсем другие вещи.
Чтобы лучше разглядеть увиденное, я присела в кресло и смежила веки. Теперь передо мной возвышался шкаф моего детства – одностворчатый, фанерный, и с мутноватым зеркалом на двери. Я потянула за ручку-скобку, и дверца со скрипом приоткрылась. Но лишь снаружи шкаф походил на тот, что стоял когда-то в нашей комнате. Внутреннее пространство «небесного гардероба» – осознание, что я вижу перед собой нечто внеземное, пришло ко мне сразу – имело необъятные размеры, и в нем царил великолепный хаос! Каким-то образом сюда вместились почти все мои вещи разных лет!
На нижней полке грудой лежали, сплетясь шнурками и узкими ремешками, мои туфли, ботиночки и сапожки! Мы так давно не встречались с ними! И сразу выдвинулись вперед мои первые фавориты – поношенные сандалики: вверху на мягкой коже ажурная перфорация в виде звездочек, мягкий ремешок поперек стопы, с несколькими дырочками на конце. Вспомнилось, как трудно было просунуть в такую дырочку ускользающий из пальцев короткий гвоздик металлической пряжки с другого края сандалий. Но сейчас мне бросился в глаза неровный вырез для быстрорастущего большого пальца – и даже вспомнился тот момент, когда моя изобретательная бабушка, поворачивая сандалию в руках, расковыривала его маникюрными ножницами.
Эти разношенные двойняшки помнили многое: и неровные булыжники на послевоенной ленинградской мостовой, и песчаные дорожки городского сквера, где мелкая колючая галька застревала внутри сандалий, и влажную росу на траве, холодящую босой палец в прорези.
