Когда Виктор Вячеславович начал жаловаться куратору на жизнь и просить хоть куда-нибудь устроить его работать, тот спросил у него:
– А что ты умеешь делать лучше всего?
Он на какое-то время задумался, потом ответил коротко, но категорично:
– Убивать!
– Ну, знаешь, такой работы у меня для тебя нет, – ответил старик и шмыгнул носом, с которого норовила скатиться капля. Насморк у старика был, похоже, хроническим, и одна капля традиционно висела на кончике носа, как звезда на погоне. – Это вообще не мой профиль. Где-то на зонах наверняка существуют должности палачей, хотя официально смертная казнь у нас в стране заморожена. А палачей используют, когда требуется кого-то уничтожить, кто к пожизненному приговорен. В муках дать умереть… Тогда палачи и работают. Но я к ним никакого отношения не имею. Деньгами я немного могу тебе помочь. Материальную помощь выдать. Но в очень ограниченных размерах. Пиши пока расписку на двадцать тысяч. Сейчас принесу… – Старик придвинул к нему тетрадку и ручку, а сам ушел в другую комнату и долго гремел там ключами и металлическими дверями, якобы забираясь в сейф.
Но, достаточно хорошо зная и самого старика, и этот тип людей вообще, Виктор Вячеславович понимал, что старик деньги в сейфе не держит, а ключами на связке и металлической дверцей сейфа гремит намеренно, сбивая с толку своего визитера. А сами деньги прячет где-то среди белья в шкафу, или под матрацем, или вообще в старой драной фуфайке, что лежит под вешалкой.
Предложенные двадцать тысяч никаких проблем решить не могли, но хотя бы позволяли оттянуть их решение. По крайней мере, теперь хватало на бензин, чтобы ездить за продуктами или за чем-то другим необходимым в ближайший город. Да и сейчас было на что вернуться к себе в деревню…
Тамара, сидя за валким, неуверенным в себе столом и положив локти на потертую клеенку, пересчитывала мелочь, собранную из разных карманов своей и моей одежды. Давалось ей это нелегко, потому что рука была стянута тугим бинтом и при шевелении пальцами ей приходилось невольно морщиться. Я смотрел на эту перевязанную руку и думал о том, что в пятьдесят семь лет кости уже становятся хрупкими и легко ломаются. Но я, человек, в делах различной тяжести переломов хорошо разбирающийся, после прощупывания костей на руке категорично заявил жене, что у нее только ушиб и не стоит даже тратить бензин и ехать в поликлинику ближайшего райцентра. Туда далеко, а другая, хотя находилась вообще не в нашей области, тем не менее была ближе, но медицинские услуги для посторонних там платные. Сам я привык на такие мелочи, как ушибы различной тяжести, внимания не обращать. Но Тамара – женщина, у нее руки иначе устроены, чем у мужчины. Они по большому счету вообще к ушибам не приспособлены.
