Он повел себя гулять в парк. Заботливо поддерживал, чтоб не упасть. Купил себе мороженое. Усадил на лавочку – греться. Слушал музыку из репродуктора. Все глазел и глазел по сторонам – чтобы в глазах не темнело, – отвлекал. Поил себя лимонадом. Порывался расколотить бутылку об асфальт, но запретил себе строго-настрого.
Наконец, наступила кульминационная часть: он затащил себя на карусель.
Меланхолия не казалась в эти минуты особенно неприятной штукой – он тыкал пальчиком в воздух, строил гримасы, раскачивал сиденье. Даже загыкал.
Продолжал кататься, еще и еще. И вот снова накатило. Да так, что подступило к самому горлу. И не остановилось. Мороженое. Лимонад. Музыка из репродуктора. Все смешалось. И нужно было быстро уходить оттуда, пока не заставили мыть. И он ушел. Но безуспешно.
Мыл – делал это в забытьи. Задел какие-то провода, где всегда искрило… А потом ушел. Навсегда.
И на прощанье обернулся. Окинул взглядом карусель… Она показалась ему чужой, словно он не провел здесь огромную часть своего бесконечного детства. Она показалась ему чужой, и даже не живой, как будто это была лишь тень карусели, уже ушедшей из этого мира.
Наверное, раньше – от предчувствия этого, – ему и стало так плохо. Вестибулярный аппарат расположен совсем недалеко от сердца…
В этой точке решилось, что лучше всего ему покинуть город и перебраться куда-нибудь по соседству. Где нет памяти. Где ничего нет… В соседний городок, например. Ему, наверное, понравится… Он почему-то и не был там ни разу…
И когда эта мысль прожила, он еще раз оглянулся. Из любопытства. Узнать, как выглядит карусель после того, как с ней попрощались навеки.
Карусель дымилась. Ее пытались потушить. Кажется, безуспешно.
Люди, схваченные меланхолией, без сомнения, опасны для мира.
Сказались недавние проклятые события, каждое – словно электрошок.
Первое: потеря друзей.
У него было всего два друга, Дима и Виталик. Они дружили с тех доисторических времен, когда по утрам в школу их приводили родители. Дима и Виталик были герметично закрыты. Они жили в своем собственном мире, одном на двоих. В контакт с остальным, чужим, миром они вступали только по принуждению. Ничего живого вокруг себя они не замечали.
