Она остановила велосипед. Кажется, здесь… за беспардонно разросшимися кронами. В краю затянувшейся неги и замершей тревоги. Покалывали внутри прежняя тронутая холодком кристальность неба. И повисшая в воздухе угроза умирания, следующая за этими пленительными вечерами с гусиной кожей по ногам. А чуть дальше, за северными просторами, не разбирая времени года, в черную бездну уплывала Нева в свистопляске дождя, перекрывая яркие шлепки голубизны замирающего рассвета.
Мира уселась на землю и принялась ждать. Ветер вяло колыхал необъятные деревья. Слишком хорошо после месяцев заточения в Петербурге, после вечно смывающего осязаемого тумана, бьющегося о гранит. После сбитой чешуи рвано замерзающей Невы и темно-серых раскатов новостроек вдали. После дымки, обхватывающей берега, обрывающейся в небытие. Так бы и просидела здесь весь день под отдаленный шепот Тургенева…
– Приехала? – послышался звучный голос.
Мира нехотя подняла глаза. Ожидая увидеть сломленного неврастеника, она с удивлением обнаружила на нем румянец загара.
– Как видишь.
Он тяжело вздохнул.
– Зачем?
Мира молчала. Она не знала ответ.
– Ты поранилась.
Он опустился и воззрился на царапину, разрывающую ее ногу на две неравнозначные части. Мирослава апатично наблюдала за ним. Однородный массив торса и крепких ладоней навел ее на толчок воспоминания, но видение быстро рассеялось. Когда-то этот человек, как и прочие, значил очень много и служил предметом для подпитывающих умозаключений, не обязательных к воплощению. А теперь удостаивался воспоминаний с непременным покалываем, как от чего-то неприятного, досадного, что хотелось похоронить в памяти. Каждый ушедший человек был оторванной частью чего-то, без которой она беднела и вынуждена была потому брести дальше, на новые земли, в новые кабинеты.
– Поговорим? – с сомнением спросила Мира.
– Что же ты это не спросила по телефону?
– А ты бы ответил?
– Сомневаюсь.
– Ты же сюда от нас и сбежал.
Арсений молча продолжал сидеть на карачках. Как всегда, колкий даже без произнесенного. Не знала бы она его подноготной, вполне бы продолжала верить в изначальный его шлейф умиротворенного дядюшки, с которым, может, и желанно пересечение грани, но оно никогда не состоится.
– Ты слишком распоясалась.
– Не тебе меня сдерживать.
– А что если мне?
