Перед тем как уйти, она читала. С томиком ее можно было застать на любимом стуле, или она устраивалась на кровати, прислонившись к горе подушек. Прикроватная тумбочка была завалена книгами, и те, которым не хватило места, валялись на полу рядом. Больше всего она любила иностранные детективы: продираться сквозь хитросплетения сюжетов ей было непросто, но она не сдавалась и с застывшим, словно маска, лицом поглощала романы один за другим, по-детски серьезно поджав губы.
Иногда среди ночи я просыпался и видел в свете лампы четкий силуэт Анны. Она сидела с идеально ровной спиной, как ее всегда учили. Я поворачивался и смотрел прямо на нее, но она меня не замечала: ее взгляд был прикован к страницам книги, которые она листала с таким сосредоточенным видом, словно готовилась к важному экзамену.
Начинала она с признанных мастеров жанра из Скандинавии – Хеннинга Манкелля, Стига Ларссона, – но вскоре перешла на более экзотический немецкий нуар сороковых: романы за авторством какого-то тайца о событиях, имевших место в Пхукете в шестидесятых. И если поначалу это были книги в привычно оформленных, узнаваемых обложках известных издательств, то со временем их сменили чудны́е экземпляры, в необычных переплетах и явно напечатанные в других странах.
А потом Анна исчезла. Я не знаю, где теперь все эти книги. Я обшарил все полки – вдруг Анна нечаянно сунула их туда, – но так ничего и не нашел. Наверное, она сложила их в цветной мусорный мешок – у нее были такие: для каждого вида мусора – свой цвет, – и забрала с собой.
Дальше – мрак. Попытки забыться, чтобы не чувствовать боли. Задернутые шторы и водка. И тревожная тишина. Так бывает накануне затмения, когда вдруг замолкают птицы. Помню, что сидел в гостиной, тупо уставившись на стакан, и пытался сообразить: как посчитать, на сколько пальцев в нем водки – по горизонтали или по вертикали?
По дому гулял сквозняк. Задувало из-за двери, сквозь щели в стенах. Думаю, я знал, откуда он взялся, но не мог заставить себя пойти туда, не мог подняться наверх. Ведь это старое, омертвевшее место уже не было нашим домом. И второго этажа для меня больше не существовало. Словно взрослые строго-настрого запретили входить в те комнаты, потому что прятали в них свои секреты. Так я и сидел внизу, чувствуя, как ветер холодит шею. Все ушли, оставив мне невыносимую тишину, захватившую все вокруг.
