Свет фары выхватывал из тьмы стволы
сосен и столбы по обочинам шоссе, рев мотора пробивался через шлем,
тело дрожало от встречного ветра, вибрации и адреналина. Нравится
эта трасса – по ночам здесь никогда никого нет, а значит я никого и
не угроблю. И до дома не далеко – десять километров, и вот он,
родной Красноярск.
«Со спортом тебе придется завязывать»
- раздался в голове бесстрастный голос врача.
Сжав зубы, я усилием воли отогнал
воспоминание и добавил оборотов. Сто шестьдесят километров в час –
много это или мало, чтобы сбежать от самого себя? Решив, что
все-таки мало, добавил еще.
Память – страшная вещь: столько лет
прошло, и вроде смирился уже, ракетку даже во снах видеть перестал,
а все равно накатывает так, что хоть вой. Нужно ускориться еще
немного.
Обожаю мотоциклы. Странно – из-за
него жизнь и была спущена в унитаз, но ничего поделать с собой не
могу: скорость и адреналин – единственное сочетание, которое делает
мою жизнь почти сносной.
«Отлично начал, Иван – четвертый ITF
уже!» - всплыли в голове тщетно пытающиеся казаться суровыми слова
тренера. – «Вижу: не зазнался, огня не растерял. Так дальше и
продолжай. Только завязывал бы ты с экстримом – сам знаешь, сколько
ребят сами себя травмами угробили».
«Я аккуратно, Савелий Федорович!» -
ответил тренеру мой полный оптимизма голос».
Нужно быстрее!
«Не ной – мужиком будь! Радуйся, что
железками в ноге отделался, придурок!» - а вот и голос старшей
сестренки Кати. Права – реально легко отделался, но в тот день,
когда меня перевели из реанимации в общую палату, и она принесла
мне апельсинов, мы с ней страшно поругались.
Быстрее!
«Да ну его, теннис этот! Не наш это
спорт, Ванюша, сам посмотри – одни буржуи играют. Ну куда нам? Мы
же деревенские», - а вот и голос мамы. – «Ты лучше вот что – напиши
письмо «Газпрому», поблагодари за то, что по миру тебя на сборы и
турниры возили, глядишь и дальше не забудут. А учиться давай на
геолога пойдешь, в «Газпроме» зарплаты хорошие».
Не удержался я тогда, все что в
голове было вперемежку со слезами, соплями и бессильной злобой
высказал: и про маму, и про основного моего спонсора. Мама-то меня
сразу еще простила, а я себя за те слова – до сих пор нет.
Быстрее!
И отболело уже как будто – давно еще,
и с девятнадцати до тридцати лет я жил почти нормально. После
«тридцатника» обратно накатывать начало, да так, что по трассе
удирать приходится. То ли кризис среднего возраста раньше
запланированного пришел, то ли что-то я неправильно делаю.
