Савойская терция

Прославленной испанской пехоте,

тем, кто стоял насмерть и внушал страх врагам, посвящается.

Какое побережье не пило нашей крови.

Гораций

Африка, Америка, Филиппины, Италия, Германия или Фландрия… Пику или мушкет на плечо, сумку со скудным припасом за спину, меч на пояс, и пошли, пошли, пошли они туда, где снова наихристианнейшему королю Испании, понадобилась их кровь, их жизни, их отвага. Без ропота, сомнений и страха, шли они день за днём, через битвы и сражения, через горные кручи и перевалы, через пустыни и плодородные речные долины, через непроходимые джунгли, густые леса или топкие болота, под палящим солнцем или под проливным дождём, через города и селения, порой вымершие от оспы или чумы. Они шли… Погибая в стычках, умирая от эпидемий, от укусов змей и насекомых, от голода или плохой воды, они шли… Только вперёд! Вперёд! Там их ждут, там в них нуждаются! Там нужна их храбрость!

– Сантьяго!

– Во славу Христа и Девы Марии!

– Нет в душе страха, если ты стоишь в терции!

Из диалогов испанских солдат перед боем.

Бум!.. Бум!.. Бум!.. Размеренно и монотонно звонил колокол в аббатстве Святого Варфоломея, созывая братию на заутреннюю молитву.

Бум!.. Бум!.. Бум!..

Брат Альваро вышел из своей кельи, и в тонкой, с дырами и прорехами рясе, поёжился от холода. Но он тут же, отдёрнул себя. «Принимай всё смиренно, как должное, так велел Христос!» И ступая босыми ногами по выпавшему за ночь снегу, побрёл к молельне.

Остальная братия, уступала ему дорогу, сходя с протоптанных тропинок в снег, и каждый кланялся ему.

Кланялся ему, совсем ещё молодому монаху, не достигшему и двадцатилетнего возраста, но уже возложившего на себя тяжкий обет самобичевания и умерщвления плоти. Тело его было перепоясано цепями, на груди и спине висели железные вериги покорности, и в предрассветной темноте звон железа, издалека давал знать монахам, кто идёт. И каждый из них, считая его чуть ли не святым, склонял голову, ожидая прикосновения ладони брата Альваро, его милости и благословения.

Бум!.. Бум!.. Бум!..

Войдя в молельню брат Альваро осенил себя крёстным знамением, и пройдя, встал на своё излюбленное место, там, где на стене, ещё едва виднелась поблекшая старинная фреска, передававшая все муки и страдания Христа. И не дожидаясь громогласного гласа отца настоятеля, должного первым начать молитву, брат Альваро встал на колени, как всегда впился глазами во фреску, и зашептал псалмы.