Баба Катя на этой лавке на вокзале каждый четверг сидит.
Смотрит, как проходят мимо товарные поезда, как останавливаются пассажирские.
Люди из окон вагонов ей рукой машут. Летом всё чаще. Наверное, летом все немножко счастливее становятся.
Баба Катя за свой век на этом вокзале многое повидала: большие грустные слёзы мам призывников, большие слёзы радости девушек дембелей.
Вахтовиков с чёрными сумками-баулами, курортников в шляпе и сланцах под мценским дождём. Далеко ли до Адлера, это ж тьфу!
Проносятся мимо поезда, секунда, другая – и только хвост торчит.
А товарные бывают длинные-длинные. Кажется, целый век смотришь на него, а он всё бьётся колёсами о рельсы, как метроном. Чучух, чучух.
Когда вернулся Ванюшка, бабкатин сын, было солнечно.
Баба Катя надела своё лучшее платье, сиреневое, в крупный чёрный горох.
Жена Ванюшина его встречать не пошла. Уже как месяц она «решила идти дальше». Бывает такое у женщин, Ваня простил.
Долго стояла баба Катя на перроне, всё ждала, когда заветный поезд из-за поворота покажется.
Поезд показался, сердце оборвалось: «Ну, вот ты, мальчик мой, и дома».
Ваня вернулся домой жарким июлем 1996 года.
Ваня вернулся домой жарким июлем 1996 года в коробке из цинка с пометкой «200».
Баба Катя возвращается на вокзал каждый четверг. Надевает своё лучшее платье, сиреневое, в крупный чёрный горох.
Смотрит, как проходят мимо товарные поезда, как останавливаются пассажирские.
Однажды Ванюша ей даже снился: «Ма, ну не ходи ты. Ну чего ты ходишь. Ну люди смеются, ма, ну они ж не знают».
А баба Катя ждёт, когда вернётся её Ваня.
Всё ждёт, когда он сядет вот тут рядом на лавочку, приобнимет её: «Мам, дождалась, получается».
И вот бы ещё хотя бы раз увидеть, как солнце его лицо разукрасило веснушками.
И баба Катя ждёт.
«Скорый поезд Москва… Белгород… прибывает… на вторую платформу… первого пути».
