– Повезло тебе, парень, – сказала мама, глядя в эти блестящие темно-карие страстно влюбленные и одновременно безумно страдальческие глаза.
«Парень» намеренно не отводил взгляд. Весь подался вперед, вытянулся от носков лохматых крепких лап до кончика круглого блестящего, как пуговица, носа. Мышцы играли и вздрагивали под шелковистой шерстью. Нетерпение, казалось, волнами прокатывалось по всему телу к взволнованной морде и с носа стекало прямо на низкий журнальный столик. Он так просил, так умолял, так обаятельно требовал, что пытаться перевести тему, отвернуться или просто оторваться от его глаз было невозможно. Любой в его присутствии чувствовал свою вину: страдал от позывов жалости, изо всех сил сдерживался, наперед предупрежденный хозяином не перекармливать пса, мучился вздохами невесть откуда проснувшейся совести и сам же ел себя поедом.
Не меняя позы, пес старался усилить нажим, добавить страсти и выпросить, наконец, долгожданное лакомство. Бешено завертелся короткий хвост, разбалансировано с телом сама по себе танцующе завиляла узкая попа, затопали, переминаясь под столом, задние лапы, а передние вдруг взлетели в воздух и по-хозяйски уперлись в столешницу. Когда в движение пришло все, включая смешные несолидные короткие усишки и мокрый черничный нос, мама не выдержала и протянула печенье. На долю секунды открылась зубастая пасть и хапнула печенье целиком, не жуя. Оно без препятствий хряпнулось на дно желудка, только слегка обрисовав свое движение порывистым глотком. А глаза уже снова молили о наслаждении.