1
«Худо мне… – подумал Шут, пытаясь
поднять тяжелую голову, – ох, худо…»
На том месте, где только что лежала
его щека, примятая подушка оказалась такой горячей, что впору
бежать за лекарем, благо их при дворе хватало. Но бегать-то Шут как
раз и не мог: он уже третий день почти не вставал с постели. Вокруг
потемневшей от старости дубовой кровати, укрытой под складками
балдахина, повсюду валялись сопливые тряпки да корки от апельсинов,
которыми Шут пытался отогнать простуду.
В сумеречном утреннем свете, едва
проникающем через полузадернутые портьеры, его лицо больше походило
на маску для карнавала чудищ, который так любит городская ребятня.
Эта пугающая маска отражалась в большом зеркале напротив, когда Шут
пытался привстать и ослабевшими руками хватался за бутыль с вином.
В последний раз у него не хватило сил поставить ее на столик у
изголовья, и, кое-как закрытая, она закатилась под кровать.
Под одеялом было жарко, а без него –
холодно: спасаясь от озноба, Шут натянул липкую, уже насквозь
мокрую простыню. Небрежно накрывшая его грудь, она то поднималась,
то опадала в такт неровному дыханию. Случись какой-нибудь из
фрейлин оказаться в этой комнате, она наверняка бы трагично
заявила, что глядеть на господина Патрика без слез невозможно.
Однако в его покои девицы никогда не ходили, потому и плакать над
ним было некому.
Впрочем, Шут, которому едва
сравнялось два десятка лет, помирать вовсе не собирался. Вот только
простыни с каждым часом становились все горячей, и все трудней было
поднимать налитые жаром веки, не говоря уже о том, чтобы попытаться
встать. А сигнальная веревочка для слуг оборвалась еще вчера, когда
он попробовал ее дернуть.
Услышав робкий стук, Шут, словно со
дна омута, медленно выплыл в реальность.
– Войдите… – Он не был уверен, что
этот хрип можно расслышать, однако крепкая дубовая дверь медленно
со скрипом отворилась.
«Служанка, наверное», – подумал Шут,
но повел себя так, точно к нему в гости пожаловал долгожданный
друг. Сделав вид, будто злой недуг – лишь часть какой-то новой
роли, он отнял тяжелую голову от подушки и нашел в себе силы
улыбнуться. И даже приветливо помахал вялой ладошкой девчонке,
которая действительно оказалась служанкой – худенькой, невзрачной и
испуганной.
Напрасные усилия.
Девушка, одетая, как и все горничные,
в скромное серое платье с белым передником, смотрела на него
загнанной мышью и, похоже, готова была выскочить обратно за дверь в
любой миг. Едва взглянув на ее личико, обрамленное рюшами чепца,
Шут догадался, что по своей воле она никогда бы не зашла к нему в
комнату. Вероятно, таково было поручение старшей горничной,
которая, несмотря на все его протесты, периодически пыталась
бороться с беспорядком в этих покоях.
