Дональды

Рука цыганки извлекает из сказочно-пестрого нутра своего три продолговатых предмета, я хватаю их, зажимаю в ладони и начинаю бег. Краем глаза вижу своего противника, который пытается меня настигнуть. Ныряю в подземный переход, мелькаю меж чьих-то пальто. Мой друг топочет рядом, тяжело дыша ртом, а преследователь, кажется, отстал. Мы надеемся отдышаться на остановке, но вот подходит троллейбус, и толпа, едва дождавшись открытия дверей, штурмует транспорт. Две жвачки я прячу в карман, а третью разворачиваю, несмотря на неудобства. Одновременно и жую, и вглядываюсь в картинку. Рядом жует и вглядывается мой друг. Через пару секунд мы одновременно поворачиваем головы друг к другу: «Что там у тебя?»

Впервые я увидел иностранную жевательную резинку за два года до конца перестройки. Из-под щелей обветшалого железного занавеса задувал тогда к нам ветерок, которому удавалось занести с собой то видеокассеты, то джинсы, то еще какое-то барахло, которого так не хватало, а тогда не хватало решительно всего. Но нам, последнему поколению советских пионеров, важнее было, что сквознячок тот западный, позднеперестройский, для кого-то ставший впоследствии ветром перемен, для кого-то – ураганом, разрушившим великую страну, притащил к нам, в уныло-серо-зеленый провинциальный город, жвачки.

Они были двух видов: сирийские «Дональды» по рублю и турецкие «Турбо» по полтора. Продавались, конечно, и наши, отечественные, аналоги вкупе с какими-то вариантами из стран соцлагеря, но «Дональдам» они проигрывали совершенно. Дело тут даже не во вкусе, хотя, конечно же, «вражеские» жвачки чудесно пахли и таяли во рту непревзойденно, а в том, что… Много всего. Ну вот хотя бы внешний вид: наши, социалистические, жвачки представляли собой безликую продолговатую коробочку, в которой помещалось, помнится, пять засахаренных пластинок, завернутых в также совершенно безликую обертку: с одной стороны – серебристая фольга, а с другой – белая бумага. Западные же (впрочем, какие же они западные, сказал ведь, что турецко-сирийские, а это в чистом виде Восток; да ладно, чего цепляться к словам, тогда все чужое было западным) жвачки, мало того что продавались в красочной упаковке с Дональдом Даком или, в случае с «Турбо», гоночной машинкой, внутри себя они вмещали еще и чудо чудное – вкладыш. Жевались «Дональды» долго, так что даже после ночного перерыва, пережив период окаменелости на столике или, как в моем случае, на крышке пианино, на следующий день были вполне себе работоспособны, постепенно размягчаясь во рту обладателя, бесконечно меняя форму и даже надуваясь в пузыри, не в пример отечественным конкурентам, которые через пару часов использования начинали рваться, мутировать, разлагаться и напоминать в конце своего жизненного пути обмотанных бинтами мумий из фильмов ужасов, которые тогда вовсю уже крутили в видеосалонах. Впрочем, вкус, запах, даже вожделенный вкладыш – это, думается, не главное. Что-то было еще в них, этих «Дональдах» дурацких, что заставляло нас, двенадцатилетних мальчишек, в далеком 1989 году, не сделав домашнего задания, не поев даже и вообще наплевав на все, сразу после школы мчаться через весь город к центральному колхозному рынку, где на заветном пятачке перед входом темноглазые, замотанные со всех сторон в пуховые платки цыганки торговали ими.