«Вот за нами и сопки Хангая…»1
Вот за нами и сопки Хангая
Золотятся, синеют, вдали.
Степь в пыли, и идем мы до края,
До заветной земли…
Как бальзам оживит вода Волги,
Впереди – голубой окоем.
Пусть судьба будет верной и долгой,
Все живыми дойдем…
Как здесь сердцу легко и свободно,
И мы воздух сандаловый пьем!
Раз надежной судьбе так угодно —
Все живыми дойдем…
Нас изюбрь седой и голодный
Провожает, трубит и ревет,
И седая старуха без рода
Вслед за нами бредет…
«Когда покидал я родимый свой дом…»2
Когда покидал я родимый свой дом,
Вдруг вспыхнули яркие звезды вдали.
Хоть вспыхнули яркие звезды вдали,
Но сердце тоскует о доме своем…
Когда расставался с любимой своей,
Сверкнула звезда золотая вдали…
А нам далеко до австрийской земли.
Горит Кол-звезда3 над любимой моей!
Оставил давно я стоянку и дом,
А звезды все гаснут и гаснут вдали.
Но вот и окраины русской земли.
А сердце тоскует о доме своем.
Высокие горы в далеком краю,
Туманы и тучи клубятся меж них.
Я вспомнил дурбэтов, торгутов своих,
Мою колыбель и отчизну мою…
Все падает, падает мутный туман,
И тучи сквозь тучи, чернея, плывут.
Я вспомнил, как бился мой предок, торгут,
И войны великие, как океан…
А кони храпят, закусив удила,
Копытами бьют, и звенят стремена.
И враг нам не страшен, и смерть не страшна!
Вот сабли сверкнули, и – лава пошла!..
«Может быть, я буду ездить на кизиловом гнедом…»4
Может быть, я буду ездить на кизиловом гнедом,
На войне японской, может, мне придется воевать.
У Панчуркина5 возьму я наилучшего коня,
А потом я в Павлочине6 на нем буду гарцевать.
Из бутылки синеватой выпить что ли водки мне,
Кровь и кость разгорячу я, и волнуясь, и спеша.
На войну уходит тело, не волнуюсь я о нем, —
Только маму вспоминая, настрадается душа…
Что мне делать? В табуне ли самых диких усмирить,
