КАК ПОЛАГАЕТСЯ,
НЕЖДАННО
– Наряжайтесь, живо! – велел Микула,
поднимаясь. – За избу идите. Если что – бегите огородами в лес, да
в зимушку не ходите, на делянке спрячьтесь, где в августе ульи
ставили.
Дарья ахнула, кинулась к люльке,
заматывать сына в овчину и пуховый платок. Девчонки, вытаращив
глаза, торопливо напяливали шубейки и чоботки из заячьих
шкурок.
Занося над порогом ногу, Микула вдруг
вспомнил про подкову – ровно под руку кто толкнул – вернулся в
красный угол и вздел родовой оберег, запрятав его под рубаху.
Посреди крошечной улицы – пять дворов
с одной стороны да пять с другой – гарцевал надменный воин в
красном мундире с беличьей опушкой. И шнуры, которыми он был
увешан, как кукла, действительно блестели золотом. Говорил другой,
с мордой попроще, русский, развернув большую обляпанную светящимися
печатями бумагу:
– Повелением государя нашего Димитрия
Фёдоровича!.. Предписывается!.. С каждого лица мужского пола
собрать!.. Пшеницы!.. Десять кулей!
Словно льда за шиворот насыпали.
Дальше Микула просто не слышал.
Пшеницы у него было всего двадцать два куля. Всего двадцать два.
Минус двадцать – посчитай-ка... Тут даже пять кулей чудом купленной
на сентябрьской ярмарке картошки, заботливо по всем правилам
сохранённой в погребе, не спасут.
– Вы что творите, убивцы! – закричал
вдруг Ермол. – Вы же нас, деток наших – всех на голодную смерть
обрекаете! Нету у меня столько зерна! Нету! Неоткуда и взять!
Ермолу было с чего орать. Ребятишек у
него было восьмеро, и мужик жилы рвал, чтобы их прокормить. От
отчаяния и картошку новую, которой все боялись, садить начал.
Радовался – только раздышались! И на тебе! Пятьдесят кулей! Пацанов
у Ермола было четверо.
Остальные мужики загудели в
поддержку, сбились кучнее, стали слышны выкрики:
– Наши подати все вовремя плачены!..
И расписки есть!.. Не дадим!.. Со свету сжить хотят!..
Душегубцы!..
– А ну рты закрыли свои! – один из
верховых замахнулся нагайкой и рывком послал коня вперёд, толкнув
Ермола так, что тот отлетел, впечатавшись в ближайший плетень. –
Полчаса на сбор по списку!
– Тати окаянные! – выкрикнул Ермол и,
выдернув из плетня кол, бросился на обидчика.
Мужики, не ожидав от соседа такой
реакции, поражённо остолбенели, а Микула подумал: «Зря. Не дадут
ему пробиться». Мысль вышла отстранённой, словно не он её думал. Но
очень отчётливой. По его мнению, реквизиторщикам ничего не стоило
перехватить ошалелого мужика. У них, вон, и ружей несколько, а если
своих в толпе побоятся положить – и сабли.
