Стихи

В тридевятом царстве платежным средством были морские раковины. Каково же было тому, кто – положим, мужик состоятельный – собирает собственно раковины?

Он бормочет-хохочет про само про: про цель и средство.

Рек-про, про-рек.

Он стоит в этом про.

Он не может (не хочет) сдвинуться с неместа: промежности между языком и словом, Письмом (текстом) и речевым намерением.

Ему надо

достать язык языком.

– Так почему же его тексты словно ушами писаны? Обкусаны молодыми зубами?

– Палеолит поэзии.

В его раковинах не ищи мидий: сущность слова ему чужда, добыча его – гул моря.

Континентальный старик забрасывает свой невод не напрасно:

Невод – вывод – довод вод:

Напрасно старушка ждет златорыбку домой. Ей скажут – она зарыдает.

Желание, которое было двигателем жизни (у Пастернака) и риторики (у Бродского) размещено в раковине слова.

Место и участь его теперь: пасть.

На библейское

Где ты был, когда я полагал основания творения?

Он отвечает даосским:

Я был таков и есмь до своего рождения.

В несоответствие вопроса и ответа он несуразно проваливается, пропадает.

– Бесследно?

– О нет.

– Мы берем его след. Падаем

В кипящую пропасть русского языка.