– Какая же она дурнушка, – облегченно подумал Фома, закрывая за девочкой тяжелую скрипучую дверь, которую никто не обещал починить, зато каждый успевал сделать замечание.
Бларина описывала сестру иначе, порой даже невнятно, что-то прожевывая, и неразборчиво, как будто остерегаясь, как будто запинаясь, как будто не находя нужных слов, словно колдуя себе что под нос или нашептывая, с испугом поглядывая на Фонского, человека во всех отношениях простого и скромного, как он предпочитал представлять себя на людях, перед сном, в мечтах, со стороны.
Да и сам Фонский за месяцы ожиданий привык видеть младшую сестру Белинды по-другому, маленькой, верткой, поглощающей сладости, хотя Бларина рассказывала весьма пикантные подробности, которые никого не оставят равнодушным, как защитников морали, так и тех, кто втайне желает ее пренебречь.
Иногда ему снились тяжелые сны с ее участием, иногда слишком дерзкие, слишком вызывающие, слишком экзотичные, чтобы он них так просто забыть, так просто избавиться на утро; и вдруг не представить ее, когда рядом нет Блариной, когда Бларина рядом, когда неистовствует, насмотревшись, наслушавшись, приняв вариации нашумевшего хоррор-фильма в «250 тонах фиолетового», где главный герой, нищий и неуклюжий толстяк, работающий в библиотеке им. Аркадия Андерсена увлекается начальницей бизнес-центра «Цербер», и та неожиданно ему признается, что в фиолетовой комнате у нее хранится соответствующего цвета кафель и коллекция видеокамер, на которые она любит снимать слишком личные интимные подробности, которые мужчины совершают в одиночестве, когда наверняка знают, что за ними никто не наблюдает и не следит.
В некоторых из них, этих странных снах, эта девочка вела себя слишком вызывающе, как в самых раздражительных фильмах для взрослых, когда события происходят в заброшенных зданиях, больницах, фабриках и заводах.
При этом она часто говорила бессмысленную фразу, после чего начиналась несуразица, которую сложно вспомнить и описать, но ощущения остаются очень неприятные.
