Проснувшись поутру 20-го числа, я подумал: «Наверное, все уже на
станции Сюндзоку, а то и вовсе в поезде»…
Никогда я не был на острове Эносима, и оттого мне ещё больше
туда хотелось. Я думал о ней весь день, до самого вечера.
Когда я лёг спать, мне приснился такой сон: я поехал вместе со
всеми в экскурсию на Эносиму. Я хорошо провёл время, но кругом были
камни, которые мешали мне идти.
Хираока Кимитакэ, школьное сочинение
Промозглым майским вечером 1942 года долговязый парнишка в
чёрной школьной униформе и с туго набитым портфелем осторожно
прокрался под трамвайный мост, что соединяет токийские районы
Такада и Нисиваседа.
Тощий и длиннорукий, с нежным юным лицом, он выглядел лет на
шестнадцать. А его униформа была типичной для сколько-нибудь
престижных школ того времени: полувоенная куртка-гакуран со
сверкающими пуговицами, укороченная до пояса, чтобы не мешала
конному спорту, грубые брюки и фуражка.
То, что он собирался сделать, вроде бы не нарушало законов. Но
сейчас, в решающий момент войны, патрули зверели, а обитатели
трущоб большого Токио писали доносы даже на соседских котов. Так
что приходилось действовать осторожно.
Мост был узок и пуст, он почти не укрывал от противного и
мелкого дождя. Под полотном не оказалось ни людей, ни других
бродячих животного. Только пахло мазутом и тиной, и ещё полотнище с
лозунгом, привязаное прямо к перилам, продолжало качаться и хлопать
на промозглом ветру.
Школьник пригляделся и обнаружил, что лозунг был выписан по
шаблону стандартным печатным шрифтом рэйсё ― без особого, впрочем,
старания. И этот лозунг гласил:
ОТДАДИМ 20 МИЛЛИОНОВ ЖИЗНЕЙ, ЧТОБЫ
ДОБИТЬСЯ БЕЗУСЛОВНОЙ ПОБЕДЫ!
Полотнище висело больше для порядка, который так важен даже в
тылу. Едва ли военный кабинет надеялся, что обитатели топких
трущобных лабиринтов южной Такады, что втиснулись между бульваром и
речкой, вдруг преисполнятся патриотизма и все как один отдадут
жизни, защищая какой-нибудь далёкий тропический остров, который и
на карте-то не найдёшь. Но даже сейчас, промокший насквозь, лозунг
смотрел белыми иероглифами, похожими на глаза, на трухлявые крыши и
чадящие трубы бедного района ― и казалось, что никто из людей не
сможет скрыться от этих глаз, если в голове эдакого негодяя
заведутся вдруг крамольные мысли.
Дождик между тем шёл и шёл, и с каждой минутой его морось
раздражал всё сильнее. Сырость пропитала воздух, землю, каменную
облицовку под мостом. Холодные капельки щекотали шею и так и
норовили забраться за шиворот.
