После автокатастрофы я стал импотентом.
Травмы мои были несерьезными, хотя и вынудили меня провести три недели в больнице, под присмотром заботливого доктора Гиррона и, по его словам, не менее пары месяцев требовалось мне для полного восстановления. Жена приходила в мою палату почти каждый день, вызывая завистливые восторги со стороны как собратьев из племени пациентов, так и докторов, не исключая и уже упомянутого мной профессора. Прочих страдальцев травматологического отделения, в том числе и неспособных подняться с кроватей, их неопрятные, обрюзгшие, обвешанные детьми жены посещали изредка и торопились уйти, оставив дурно пахнущие контейнеры с домашними блюдами, вызывая у мужей лишь раздражение. Ирина же появлялась в образе наиболее приятном мне, с губами, едва способными шевелиться от тяжести налипшей на них помады, в блузах, позволявших рассмотреть подробности кружев под ними, бюстгальтерах, не пытавшихся удержать ее увлекательные груди, коронованные яркими, постоянно возбужденными сосками и коротких юбках, угрожавших разорваться каждый раз, когда она садилась или наклонялась. Во время прогулок по яблоневому саду, раскидывавшему свои гнилые плоды по узким надтреснутым дорожкам, я прилежно, до воспаленной красноты мял ее груди и ягодицы, не ощущая в себе привычной твердости, но относя это на счет незаживших травм, смягчающей тяжести обезболивающих препаратов и общей моей, возмущавшейся каждым движением слабости. Но, когда в первую же ночь по возвращении домой Ирина в течение часа не смогла ничего добиться при помощи оскопляющих губ и языка более подвижного, чем влюбленный слизень, я счел беспокойство допустимым. На следующее же утро я позвонил велеречивому Гиррону, поспешившему заверить меня, что подобное нередко случается с пережившими угрожавшие жизни явления мужчинами и виной тому не нарушения во внутренних органах или работе желез, но некое перенапряжение нервной системы, все последствия свои обязанное вскоре изгнать из меня. Попытки настоять на дополнительном обследовании встретили неприятие со стороны заботившегося о моем кошельке профессора, уверявшего в избыточности сделанных во время моего пребывания в его клинике изучений для однозначного заключения. Посоветовав мне не беспокоиться, посвятить время отдыху и развлечениям, он повесил трубку. Сама Ирина поражавшая неутолимой похотью даже меня, долгое время обитавшего в обществе имеющих отношение к созданию порнографии личностей, отнеслась к моему состоянию спокойнее моих ожиданий. Каждую ночь она тратила не меньше получаса, обрушивая на мою обмякшую плоть торжественную тяжесть горячих грудей, всю ярость проворного язычка, рядом с которым медлительной казалась трещотка гремучей змеи. Ничуть не смущаясь очередной неудачей, она удовлетворяла себя руками и засыпала, оставляя меня в бессонной ярости. Любые резкие движения давались мне тяжело, я быстро уставал и начинал задыхаться и потому даже пальцы и язык мои стали временно непригодны для удовлетворения женщины.
